Такой я была

– Ого. Вот это да. – На губах его презрительная усмешка, он явно разозлен. – Ты что, собираешься использовать это против меня?

– О чем ты говоришь? Ничего я не буду использовать…

Он скрещивает руки на животе и вдруг начинает казаться уязвимым. Я подтягиваю колени к груди и обнимаю их руками.

– Послушай, я не… я не понимаю, что происходит. – Джош запинается. – Может, для тебя это какая-то злая игра? Проверка или тест? Или ты всегда так обходишься с парнями? Это ненормально. – Он дышит сбивчиво, а голос дрожит, как будто он действительно расстроен.

– Злая игра? Нет. – Проверка? Да, возможно. – Я-то думала, что делаю тебе одолжение, – говорю я, хотя это полное вранье.

– Делаешь одолжение? И в чем оно заключается? В том, что ты заставила меня чувствовать себя так, будто я принуждаю тебя сделать что-то, чего тебе на самом деле не хочется? – И парень чуть тише добавляет: – Если хочешь знать, вышло как раз наоборот.

Я не сразу понимаю, в чем он меня обвиняет.

– Погоди, значит, это я тебя принуждала? Да это же просто невероятно! – Мой мозг выворачивается наизнанку, и ситуация предстает совсем в другом свете.

– Ладно, я вовсе не то хотел сказать. Я просто… ты ведешь себя так.

– У меня есть другие дела, – лгу я, не дав ему договорить. Встаю и, закрывшись простыней, одеваюсь как можно быстрее. – Не собираюсь сидеть и это выслушивать.

Я надеваю рубашку через голову и сую ноги в ботинки. Джош сидит тихо и неподвижно и смотрит на меня. Потом почти шепотом произносит:

– Что с тобой случилось?

– Да все со мной в порядке! – Громкость моего голоса нарастает, все мышцы напрягаются и тяжелеют. – Мне просто не хочется гадать, о чем ты думаешь, что тебе на самом деле от меня нужно!

– Какого… – начинает он, но не договаривает. – А как я, по-твоему, себя чувствую?

– Забудь! – Хотя меня трясет от ярости, я пытаюсь говорить спокойно. Я иду к двери, но оборачиваюсь и смотрю на него; внутри нарастает напряжение, и слова сами вырываются наружу: – Просто забудь этот чертов день!

Я раньше никогда не говорила грубости в присутствии другого человека – по крайней мере, вот так, во весь голос. Парень смотрит на меня, как будто я сошла с ума, а мои глаза кипят от жгучих слез. Потом его лицо расплывается и рябит перед глазами, как мираж, и мне приходится уйти, потому что сейчас я расплачусь. А я не позволяю себе плакать перед парнями. Больше не позволяю. Начиная с этого момента.

Я выбегаю из комнаты. Джош окликает меня один раз – неохотно, скорее, из вежливости, ведь на самом деле он не хочет, чтобы я вернулась. Я изо всех сил хлопаю входной дверью. Вытираю слезы. Иду домой пешком.

На следующий день вижу его в коридоре с компанией друзей. Разумеется, тут же делаю вид, что ищу что-то очень важное в своем шкафчике и ничего не замечаю. Его друзья из тех, кто вечно привлекает к себе лишнее внимание: если разговаривают, то слишком громко, если идут, то занимают больше места, чем нужно, а если смеются, то как злобные гиены, и мне все время кажется, что смеются надо мной. Ненавижу их и все же не могу не смотреть в их сторону, когда они проходят мимо.

Вчерашнюю катастрофу ничем не исправишь. Джош говорит что-то своему приятелю, тупому качку из баскетбольной команды, и тот смотрит на меня так, будто оценивает меня по каким-то неизвестным мне критериям. На долю секунды позволяю себе встретиться взглядом с Джошем. И тут же мне кажется, что я сейчас умру или меня стошнит. Торопливо вернувшись к изучению содержимого своего шкафчика, пытаюсь вспомнить, как правильно дышать.

– Привет, – говорит он вдруг, прислонившись к соседнему шкафчику. Он стоит слишком близко. На нас все пялятся.

– Привет, – отвечаю я и чувствую себя такой дурой, такой полнейшей идиоткой, вспоминая, как кричала на него, как ушла, хлопнув дверью, как он сидел на кровати и смотрел на меня.

Мы просто стоим рядом, – нам нечего сказать друг другу, и мы оба делаем вид, что не замечаем любопытных глаз. Я закрываю шкафчик, но понимаю, что забыла главное, что нужно для следующего урока, и снова набираю код, нервно кручу колесико и не могу остановиться.

– Ну что… – заговаривает парень, но за этими словами следует тишина.

Мы молчим.

– Да поцелуй ее и помиритесь уже! – кричит его друг-качок через весь коридор. Джош машет на него рукой, типа вали отсюда.

– Прости, – бормочет он. – Послушай, я знаю, ты все еще злишься на меня, но.

– Что ты ему сказал? – прерываю его я.

– Что? – Джош поворачивается и смотрит вслед своему другу. – Ничего.

– Да нет же, не может быть: ты что-то ему рассказал. Я видела, как он на меня смотрит.

– Иден, я ничего никому не рассказывал. Я пытаюсь извиниться.

– Не надо. Не надо извиняться, все в порядке, не надо… ничего не надо делать. – Правда в том, что мне самой не хочется извиняться.

– Все равно извини. – Он замолкает и ждет, что я скажу: ничего страшного, и тоже извинюсь. А когда становится ясно, что ответных извинений не последует, добавляет: – Правда, не знаю, за что, но… вот, возьми. – Он протягивает мне сложенный листок бумаги.

– Что это? – спрашиваю я.