Потом смотрю на свои ноги. Я в носках. Секс в носках – это так глупо! Стараясь не потерять равновесие, снимаю носки и запихиваю их в кроссовки. Пол под ногами ледяной. А он по-прежнему полностью одет; он просто смотрит на меня, и под его взглядом я чувствую себя уродливой и глупой.
В голове проносится: а что, если он разочарован тем, что видит? Я, конечно же, в курсе, что не самая сексуальная, не самая красивая. Я скрещиваю руки на груди. Мне вдруг хочется убежать. Бежать быстро, что есть мочи, и подальше отсюда. От него, от себя, от своей жизни, прошлого, будущего – от всего.
Но тут Джош начинает раздеваться. Задевая меня рукавом, стягивает рубашку через голову и бросает ее поверх кучи моей одежды. Снимает носки вместе с кроссовками. Расстояние между нами быстро сокращается: его руки оказываются у меня на талии так неожиданно, что я вздрагиваю, нет, подскакиваю, нет,
– Прости, – произносим мы одновременно.
– Все нормально? – Он протягивает руку для опоры, но не касается меня.
– Все хорошо, – слишком резко отвечаю я.
Парень делает еще один шаг назад, кладет руки в карманы и старается не пялиться на мой лифчик.
– Послушай, тебе необязательно… То есть нам… мы не должны… если.
Он замолкает: я шагаю вперед и расстегиваю пуговицу на его джинсах. А когда принимаюсь за молнию, он перестает дышать. Потом я достаю его руки из карманов и кладу себе на талию, и он перестает дышать. В этот момент мое сердце, легкие и мозг тоже перестают слушаться, потому что мои трусики вдруг оказываются на щиколотках, и его джинсы тоже; я чувствую его тело, мы ложимся на кровать, наши ноги сплетаются, и все происходит так быстро. Его руки повсюду, мои дрожат, я не знаю, куда их деть, и надеюсь, что он не замечает.
Джош прекращает целовать меня. Я открываю глаза. Он смотрит на мое обнаженное тело, и я тоже смотрю на себя, но вижу лишь одну огромную зияющую рану, которая по-прежнему порой болит. Надеюсь, он этого не замечает.
Он бережно касается меня, будто бы я – очень хрупкий предмет, и медленно произносит:
– Иден, ты уверена…
– Тс-с, прошу, молчи, – прерываю я. – Не говори ничего. – Кем бы он меня ни считал, он неправ. Что бы ни думал о моем теле, это не так. Мое тело – камера пыток. Место преступления. С ним случилось ужасное, и нечего тут говорить, нечего обсуждать, по крайней мере вслух. Я не хочу этого слышать, никогда. Я просто не выдержу.
Кажется, он считает меня грубиянкой, думает, что я спятила. Тогда я говорю ему:
– Я знаю, это странно, но, пожалуйста, молчи. Что бы ты ни хотел сказать, не говори.
– Хорошо. Не буду. – Парень, кажется, уже жалеет, что связался со мной.
Я стараюсь не дергаться. Не смотреть на его тело, потому что оно приводит меня в ужас. Но я заставляю свои руки обнять его, коснуться его кожи дрожащими пальцами и почувствовать контуры его тела, его мышцы. Я притягиваю его ближе, и его грудь и живот касаются моих. Он целует меня очень осторожно, как будто я могу разбиться от его прикосновения. Его поцелуй так приятен, так сладок, но как будто предназначен кому-то другому – той, кем я была раньше. Точнее, той, кем я могла бы стать.
Джош протягивает руку и берет что-то с тумбочки. Лишь когда он разрывает упаковку, я понимаю, что это. И этот звук пронзает меня. Он переворачивает все внутри и выдергивает почву у меня из-под ног. И это ощущение потерянности заставляет меня захотеть все ему рассказать. Я хочу, чтобы он знал. Хочу, чтобы время остановилось и у меня появилась возможность рассказать ему все о своей жизни до настоящего момента. Потому что он даже не догадывается, какая я на самом деле. Мне хочется, чтобы он знал, какой невинной я себя сейчас ощущаю. Знал, какая на нем лежит ответственность. Но я не могу вместить так много информации в это короткое напряженное мгновение.
Мысли так мечутся, что я сама не успеваю их понять.