Так умирают короли

— Кожемякину жилось очень даже неплохо. И при всей своей ограниченности он не мог не понимать, что всем обязан Самсонову. Вот откуда в нем этот пиетет. Кто-то из нашей группы с гибелью Самсонова, возможно, что-либо и приобретал. Но Кожемякин только терял. Это однозначно.

— Ты уверен?

— Конечно! — убежденно сказал я. — Его недолюбливают.

— Кто?

— Все.

— За что?

— Я же объяснял — человек из другой, жизни. Инородное тело. Он держался в коллективе исключительно благодаря покровительству Самсонова.

— Самсонов умер, но Кожемякина ведь никто с работы не попросил, — напомнил Мартынов.

— А кто говорит, что это должно произойти немедленно? Процесс отторжения займет некоторое время. Никто не скажет Кожемякину прямо: «Уходи!» Просто сами собой сложатся обстоятельства, что у него не будет другого выхода, кроме как уйти. Мартынов кивнул, подтверждая, что ему такие коллизии знакомы.

— Я вас убедил?

— В чем? — не понял он.

— Что Кожемякину смерть Самсонова была совсем не выгодна.

Мартынов засмеялся;

— Если бы преступник всегда и во всем руководствовался соображениями выгоды, то процентов девяносто преступлений просто не совершалось бы. Когда-то Кожемякин порезал ножом человека ради его восемнадцати рублей, за что и получил шесть лет, которые отсидел полностью. В то время, ты этого, конечно, не помнишь, можно было заработать те же самые деньги за один день, разгружая вагоны на «Сортировке». За вычетом этого дня все остальные шесть лет, как ты понимаешь, Кожемякин мог бы не хлебать тюремную баланду, а жить в свое удовольствие.

В его словах была логика, которой я ничего не мог противопоставить. Мне оставалось только промолчать. И тут раздался звонок в дверь. Мартынов посмотрел на меня — почему-то с усмешкой.

— Твоя пассия, — сказал он. — Соскучилась.

Я направился к двери.

— Пусть она придет попозже, — попросил Мартынов. — Мне еще надо с тобой поговорить.

Я кивнул, хотя и не представлял, как отправлю Марину. Но это оказалась не она. Я очень удивился, увидев стоящего передо мной Константина Евгеньевича, Он опирался на трость и был, как всегда, великолепен.

…— Неотложное дело, — сказал Константин Евгеньевич. — Я могу войти?

— Да, конечно. — Я поспешно отступил от двери.

Константин Евгеньевич прошел мимо меня и направился в комнату, как это было в прошлый раз, и, как и в прошлый раз, я среагировал слишком поздно. Я попытался его остановить, но он уже переступил порог.

В комнате, к моему великому изумлению, Мартынова не было. Я покосился на оставленную приоткрытой дверь, ведущую в соседнюю комнату. Константин Евгеньевич тем временем уже опустился в продавленное кресло, в котором еще минуту назад сидел Мартынов.

— Как там у вас сейчас? — осведомился гость, глядя на меня внимательным взглядом умных глаз.

— Ничего, — неопределенно ответил я.

— Какой ужас! Кто бы мог подумать, что найдется человек, способный поднять руку на Самсонова.

Я был совершенно с ним согласен. Но пока его слова никак не объясняли причину визита, и я терпеливо ожидал продолжения.

— Не знаю, что там у вас произошло, но арест Альфреда кажется мне совершеннейшей нелепицей.

— Мне тоже, — искренне согласился я.

— Почему именно он?

А не вы все — так следовало понимать.

— Не знаю, — сказал я. — Говорят, Загорский угрожал Самсонову.

— Вы сами в это верите?

Подразумевалось, что я должен ответить отрицательно, но я знал то, чего не знал мой гость, — о конфликте между Загорским и Самсоновым. Поэтому я лишь неопределенно пожал плечами.

— Я уверен, что невиновность Альфреда будет доказана, — убежденно сказал Константин Евгеньевич.

Лично для меня цель его визита все еще не прояснилась.

— Очень жаль, что все сложилось так нескладно, — сказал гость. — Вы привыкли, наверное, к коллективу?

— Какая-то привязанность есть, конечно.

— Но не более того, — понимающе кивнул мой собеседник. — Что ж, расставаться, следовательно, вам будет не трудно.

— О каком расставании вы говорите?

— Вашу программу теперь закроют…

— Напротив, нам уже объявили, что от нас ждут новых сюжетов.

Константин Евгеньевич посмотрел на меня с мягкой иронией и уверенностью умудренного житейским опытом человека.

— Нет. Как бы обидно это ни было, но ничего не получится. «Вот так история!» — это программа Самсонова. И она уйдет вместе с ним. Ее еще попытаются сохранить, действуя по инерции, но очень скоро убедятся, что ушел самсоновский дух, она умерла вместе с ним. И тогда программу закроют.

Он посмотрел на меня так, словно предвидел мою судьбу. И ничего хорошего, судя по всему, меня не ожидало.

— Вы ведь не москвич, как мне помнится?

Я кивнул.

— Жаль, что первая ваша попытка завоевать Москву окончилась ничем.

Программу закроют, я останусь без работы, и у меня не будет иного выхода, кроме как возвратиться в Вологду. Вот каким виделось ему мое будущее.

— У вас никого нет в Москве, кто мог бы вам помочь?

— Нет, — запечалился я.