Так скучают в Утопии

Эта суперкороткая речь была встречена шквалом аплодисментов и смеха. Этранж, невысокий светловолосый мужчина лет сорока, возглавил караван, направившийся к верфи. Я последовал за всеми в компании Морьера и Баркли.

Я мало что понял из тех технических деталей, которыми нас завалили, но был крайне удивлен видом нашего звездолета, и, думаю, не я один. Хотя я и знал, что в нем установлен отнюдь не ракетный двигатель, все же я более или менее сознательно ожидал увидеть нечто удлиненной формы, стоящее вертикально, носовой частью к небу.

Однако «Ирида» оказалась плоским, чуть более длинным, нежели широким кораблем, который строго горизонтально покоился на большом лоткообразном держателе из металлических брусьев. Ее еще не до конца собранный корпус завершался метрах в десяти или пятнадцати от земли прозрачным куполом. В металлической обшивке зияли многочисленные отверстия, некоторые из которых достигали пары метров.

— Они необходимы, — объяснил наш гид, — для отделки внутренних помещений.

Я также узнал, что аппарат должен приводиться в движение тремя дифференциальными центробежными двигателями (ДЦД на жаргоне конструкторов), каждый из которых способен развить тягу в четыре меганьютона, что обеспечит звездолету максимальное ускорение примерно в 4g, позволяя ему взлетать или садиться на Теллусе с одним-единственным двигателем.

— Дополнительной трудностью при строительстве стало то, — отметил Этранж, — что у нас нет ядерного реактора, способного обеспечить ДЦД достаточной мощностью. Как вы знаете, реактор унионского Института физики Униона является лишь экспериментальной моделью, так что нам очень повезло, что удалось повторно собрать элементы одного из термоядерных реакторов «Смоленска» и восстановить его: мощность этого реактора достигает почти 500 мегаватт!

Восхищенный ропот приветствовал это число. Я тоже, как и другие, выразил свое восхищение, хотя и не знал, является ли это оно заслуженным. Баркли шепнул мне:

— К вашему сведению: турбины «Любознательного» развивают менее семи мегаватт.

— Это, конечно, весьма существенно, — продолжал Этранж, — и сами бы мы не смогли произвести реактор такой мощности при столь малом его весе и размерах, но нужно понимать, что для космического корабля в триста тонн эти пятьсот мегаватт составляют довольно-таки слабую мощность. При непрерывной работе «Ирида» сможет себе позволить лишь незначительные ускорения, и 4g, о которых я только что говорил, в действительности не могут поддерживаться очень долго. «Смоленск», при гораздо меньшем весе, располагал несколькими подобными реакторами...

Затем мы поднялись в звездолет, но эта часть визита была, в общем-то, лишена интереса, так как внутренняя отделка только лишь началась: было почти невозможно понять, какой будет жизнь на корабле. Тем не менее у меня сложилось впечатление, что помещения, предназначенные для двигателей и оборудования, были самыми красивыми, тогда как в жилых отсеках все было сведено к строгому минимуму.

Прошли июль и август. События прошлого года мало-помалу стирались из памяти. Я часто видел Руденко, как, впрочем, и других членов будущего экипажа «Ириды», и присутствие русского на Теллусе больше не вызывало ни малейшего любопытства: мы совершенно привыкли видеть землянина живущим среди нас. Газеты регулярно следили за ходом строительства корабля, и общественное мнение уже начинало приходить в возбуждение в ожидании «великого отлета».

По приглашению дяди я провел несколько августовских дней в Больё-Горном, где осмотрел устройство работавшего уже год радиотелескопа. Я мог полюбоваться управляемым параболическим рефлектором диаметром тридцать метров, который и засек исходящие с Ареса передачи, и первыми элементами интерферометра, возводимого для исследования Соля.

Я уже неделю был в Кобальте у родителей, где проводил остатки отпуска, когда как-то вечером Клод позвонил мне по телефону: сообщения на «морзянке» возобновились. Похоже, это был все тот же не поддающийся расшифровке код, но в человеческом происхождении этих сигналов сомнений быть не могло. Как и в прошлом году, земляне прогуливались в окрестностях Ареса, хотя, впрочем, возможно, они оттуда и не улетали.

И все же между этими передачами и прошлогодними имелась заметная разница. Технически, разумеется, то была все та же передача нескольких сотен знаков в секунду, но сами сообщения стали более короткие и не столь многочисленными. Поражала их регулярность: они повторялись каждые восемь часов и двадцать восемь минут. Сам бы я не придал этому факту, не показавшемуся мне примечательным, особого значения, но мой дядя обратил мое внимание на то, что теллусийские восемь часов и двадцать восемь минут в точности соответствуют двадцати четырем земным часам (то есть одним земным суткам). Это стало для нас дополнительным — если такие вообще были необходимы — доказательством земного происхождения этих передач.