Так не строят!

Боярич поморщился. Воздух в светлице после недолгого пребывания в ней плотников стал похож по густоте на не до конца схватившийся студень, а густой аромат перегара оттенили свежие рыбные нотки. На стол упала с потолка муха. Михаил задумчиво посмотрел на неё и смахнул ладонью на пол.

«Вот те на! Мухи с яблоневки дохнут… Всяко бывало, но такое в первый раз!»

– Теперь с вами, мастера, – Михаил мрачно, как показалось троим понурым страдальцам, ухмыльнулся и ещё раз сморщился, втянув воздух. – Видел я, старшина, как ты лесовика отшил, и, что сказал, слышал. Надо бы и наказать вас за то, что учинили, да ты сам себе кару выбрал. Назад теперь пути для тебя нет – хоть сдохни, но себя держи, иначе сожрут. Да ты и сам себя сожрёшь, если слабину хоть раз дашь. Понял меня?

Сучок, соображавший пока что с трудом, вначале услышал лишь одно – то, чего боялся больше всего, настолько, что и себе в этом признаться не хотел. И затосковал.

«Сам себе кару выбрал?.. И он, что ли? Прав Бурей, конец мне пришел – и Лис туда же, вон как зыркает – будто и нет меня. Хотел я из петли вылезти, а сам себе все обгадил…»

Но постепенно до него стал доходить смысл сказанного. Словно в затянутом январским морозом стеклянном оконце, которые ладили в избах в Киеве и других больших городах вместо волоковых, оттаяли дыханием пятнышко с поросячий пятак. Потом его протирали, увеличивая все больше и больше, так что мутный беспросветный мир за ним потихоньку светлел и начинал пропускать в дом лучи хоть и зимнего, но в мороз яркого солнца…

«Стой, погоди под себя жидко гадить, не про то Лис сейчас… Это что же деется-то? Как будто хвалит? Ну, не ругает точно! Думал, он меня сейчас, как дед, того… Или виру положит… А он – «ты сам себе кару выбрал»… Ох, ети меня, правда! Не о похмелье речь и не о том, что Серафим говорил, – о деле. Я же мужа смысленного своей волей наказал, если слабину дам – не простят… Теперь хоть сдохнуть, а себя держать… Вот это да! Ну, Лис!»

– Да! – плотницкий старшина зябко передёрнул плечами.

– А раз понял, иди работай! Других наказал, теперь сам наказание прими. Вас, мастера, всё это тоже касается, – боярич хотел было повернуться к столу, заваленному листами бересты с записями, но передумал. – Хотя, постойте! Я вас чего позвал-то… За вашу задумку с башней хвалю! Очень она наставнику Филимону понравилась. А тебя, старшина, ещё и за то, что Гаркун здесь.

– Благодарствую, боярич! – Сучок с достоинством поклонился, морщась от тошноты и головной боли. За ним поклонились и Нил с Гаркуном.

– И еще погодите, – остановил их Михаил, а потом гаркнул. – Антон!

– Урядник Антон по твоему приказу явился, боярич! – доложил выскочивший, как из-под земли, отрок.

– Антон, забери у мастера Гаркуна рыбу и отнеси к Плаве. Вели уху сварить к ужину для старшины и его подручных. На троих и погуще. Бочонок, что у них отобрали, вечером им отдашь.

– Слушаюсь, боярич! – вытянулся Антон и исчез так же, как и появился, унося с собой стерлядь.

– Ну, идите, мастера, – улыбнулся боярич. – Тяжёлый денёк у вас будет.

Сучок, Нил и Гаркун вывалились на гульбище, на котором в такую рань уже толклась толпа жаждущих увидеть боярича. Первыми стояли наставники Филимон, Макар и Тит, а рядом с ними, но чуть наособицу – Илья.

– Здравы будьте, наставники! – Плотницкий старшина поклонился, впрочем не слишком низко. Дело было не столько в гордости, сколько в том, что при попытке наклонить голову глаза у Сучка норовили вылезти из орбит и торчать на рожках, как у улитки.

– И вам здравствовать, мастера, – ответил за всех Филимон. – Дело у нас к вам. Со стрелковыми помостами решать надо, да и про башни потолковать стоит.

– Верно, надо! Только не здесь, тут, того и гляди, ноги отдавят и галдят, как бабы на торгу. – Гудящая голова мастера настоятельно требовала тишины. – Пошли где потише…

– Идёт! Давайте к нам в горницу! – вступил в разговор Макар. – Только по-быстрому, а то развод скоро.

В не слишком просторной и скудно обставленной наставницкой пахло свежим деревом, кожей и воинским железом. С первого взгляда становилось понятно, что люди тут не живут. Сюда заходят, разговаривают, решают какие-то дела, порою спят, но и только. Зато на столе, занимавшем большую часть горницы, обнаружилась преизрядная бадья с квасом.

К ней мастера в первую очередь и приникли, несколько погрешив против вежества.