Так не строят!

Сучок, Нил и Гаркун с облегчением уселись на землю. Напряжение отпускало. Яблоневка полилась в глотки. Она-то и стала последней каплей: первым опрокинулся и захрапел Гаркун, за ним тут же последовал Нил. Старшина пытался удержать ускользающее сознание, но не смог. Последнее, что он успел увидеть, прежде чем ухнул в омут сна, была лежащая на траве шагах в шести от воды стерлядь.

Глава 2

Август 1125 года. Михайловская крепость

Дзынь-бом, дзынь-бом! Звон молотов казался нестерпимым. Их гулко-звонкие удары отдавались в висках и оттуда расходились волнами по всему телу. Одинокая мысль заползала в голову, как полупридушенный червяк, то и дело останавливаясь и норовя сдохнуть.

«О-хо-хоо… Чего это кузнецы так дилимбонят? Никак, Кузька с Мудилой спелись… Совсем спасу от них не стало… И чего ночью? Дня мало?»

Тут Мудила с одной стороны, а Кузьма с другой со всей дури влепили молотами прямо в виски плотницкому старшине. Вместе с чувством расплющивающейся головы пришло осознание себя, времени и пространства. А также того, что кузнечных дел мастеров рядом не наблюдается.

«М-мать!! Утро уже! Етит твою в качель, утро!! На работу пора! А где мы? Ёрш твою, чего было-то?! Вставать надо, там разберёмся… Ещё Шкрябка и Гаркун со мной были вроде… Они-то где?»

Сучок открыл глаза. Веки подчинялись с трудом, всё время норовя рухнуть обратно. Мир предстал пред плотницким старшиной серым, размытым и нечётким, а голова просто взорвалась болью. Мало того, внутренности вдруг запросились наружу, солнце не ко времени прорезало безжалостно ярким лучом окружающую серость и, как кнутом, хлестнуло по глазам. Но и этого оказалось мало неведомым мучителям раба божия Кондратия: внезапно он осознал, что во рту его ночевало целое половецкое кочевье, причём со всеми лошадьми, баранами и козлами, и подлые половцы не только выпили всю воду в округе, но ещё и обильно нагадили.

– Старшина? – раздалось откуда-то сверху.

– Ыхо? – втрое распухший, сухой и жесткий, как наждак, язык не желал слушаться хозяина.

Сучок с трудом снова открыл глаза и, кряхтя, словно столетний дед, сел. Всё его тело отозвалось на такое неслыханное издевательство резкой болью; болело всё, даже то, о существовании чего он до сего часа не догадывался, а голова вовсе вообразила себя колоколом с соборной колокольни. Выждав, когда перед глазами перестанут переливаться цветные круги, а яркие и весьма шустрые мухи начнут мельтешить помедленнее, плотницкий старшина всё же сумел рассмотреть стоящих над ним пятерых конных и оружных отроков.

– Чыхо надо? – язык повиновался уже лучше.

– Старшина, утро уже! – Урядник с трудом сдерживал смех. – Мы тут порты ваши привезли…

– И на том спасибо! – Стыд, боль и злость придали Сучку силы достаточные для того, чтобы встать. – Где одёжа-то?

Урядник кивнул одному из отроков. Конопатый парень слегка тронул коня каблуками и, поравнявшись с жертвой яблоневки, протянул ему свёрток.

– Благодарствую! – Сучок с трудом сохранял равновесие, пытаясь натянуть портки, одновременно косясь и на храпящих товарищей, и на героически сдерживающих смех отроков. – Что одёжку сыскали – молодцы, спасибо, а теперь ступайте, недосуг нам.

– Ничего не выйдет, старшина. Вы возле табуна колобродили, коней перепугали, детишки холопские, пастухи которые, чуть заиками не поделались, стража на стенах и та вопли ваши слышала, думали, нечисть завелась. Потом, как молитву услыхали, поняли… Велено вас к бояричу вести.

– Да ты что?! – привычно вскинулся Сучок, но вдруг скривился от головной боли, а также неожиданного и непривычного чувства раскаяния, и махнул рукой. – Ладно, твоё дело служивое. Помогите лучше мужей на ноги поднять и воды дайте, а?

«Етит твою, перед сопляками стыдно… Дожил! Сейчас пойдём, во чистом поле три дубочка… Даже драться неохота. Не с чего – сам дураком выставился… Ох, как башка-то трещит! Как стая дятлов поселилась и долбит…

Парни-то ни в чём не виноваты – служба у них. Велели привести и приведут.