…Так навсегда!

– Да, кстати о водке, раз уж разговор зашел… пятница же. Студент, пойдешь с нами сегодня?

– Не, не пойду.

– Ты что, не пьешь?

– У меня футбол вечером с мужиками.

– А-а. Ну как хочешь. Живописцев, чего там сегодня было?

– На Станции сегодня мужик продавал по сто тридцать пять, – бодро откликается Живописцев, эта тема ему гораздо ближе, чем судьба неведомого электрика-высоковольтника. Тем более тот все равно уже умер. – По сто тридцать пять, и еще воблу маленькую на закуску давал!

– О, а было сто сорок!

Да, сто сорок. Весь год все только дорожало и дорожало, либерализация, демократизация, монетаризация, сто сорок, это если на стипендию, то бутылки на три, наверное, и то не хватит. Но вот уже вторую неделю остановилось, и глядишь, даже сбавило обороты, вон, даже и подешевело чутка, да еще и с воблой. Может, и налаживается жизнь помаленьку, да и наладится. Вот и футбол… ну да, конечно, ну практически первенство колхозов, и команды какие-то чудные, взять хотя бы «Текстильщик» из города Камышина. И в Спартаке всё люди какие-то новые, неизвестные и непонятные, и половина уже исчезла куда-то, но играем, кое-как, но играем. Может, и устроится как-то со временем…

– Это, о чем я говорил? Перебиваете все время, не даете сказать… А, ну да. Был у меня приятель, ну не друг, а так, хороший знакомый, так скажем. И работал он мастером по сетям распределительным, старший смены. Ну и там било его током, да еще сколько раз, и горел вообще однажды, там в сетях напряжение-то – о-го-го!. Но живой. А тут пошел соседу розетку чинить…

– Тимофеич, мы слышали уже это десять раз…

– Слышь, Живописькин! – тут Каравайцев даже заговорил голосом Мироныча: – Ты когда будешь старший, тогда будешь говорить. А сейчас сиди и слушай. Тебе неинтересно, а студенту интересно, я ему и рассказываю…

– О-о-о… – Живописцев откидывается и больно бьется головой о какую-то железяку, вдруг торчащую из земли.

– Вот! И с мужиком этим то же самое вышло! Сколько лет, и хоть бы хны, а тут раз – и на тебе!

А облака всё плывут и плывут… или это мы плывем?

– А ты на кого учишься, студент?

– Да так. На физика.

– Думаешь, пригодится в жизни? А у нас тогда чего делаешь?

– Ну как «чего»?! Лето, каникулы, вот и подрабатываю. У нас стипендия сейчас – вообще, считай, как и нету.

– Так ты временно, что ли, у нас? На передержке?

– Ну конечно, меня и сразу брали всего на месяц!

– Ну так тем более, слушай внимательно, впитывай. Я все-таки жизнь прожил…

Так я же и не против. Это Живописцев капризничает. Я бы посмеялся, если бы не видел, как Каравайцев тогда обмотался ремнями как-то по-хитрому и чуть ли не в одиночку воспёр пианино на пятый этаж. Мастер! Или приглянулись тогда ему расцветочкой разгружаемые нами обои, как раз, говорит, мне бы в комнату пошло. Но экспедитор маячит, считает, глазами зыркает, и водила еще стоит курит, присматривает. Не к Вальке же потом идти канючить, даже если по себестоимости. Но вот экспедитор спускается в наш подвал, и Тимофеич бочком и просительно подходит к водителю:

– Слышь, браток, не подсобишь самую малость? Хоть пару коробочек, а то нас трое всего, а начальство торопит, да и сам быстрей домой поедешь…

Расчет точный. В самую десятку.

– Я шофер, а не грузчик! – гордо заявляет контрагент, и демонстративно лезет в кабину, и надевает черные очки, надвигает козырек на глаза, закрывается газетой и вообще делает вид, что спит… ну и пара коробок, конечно, тут же исчезает бесследно. Знаете, сколько рулонов в коробке? Как правило, двадцать. Или я забыл уже?..