Так и было

Январский демь занимался ясным и холодным. В узких берегах Полисти, а идти дальше надо было по реке, ветер едва не обивал с ног. С мешком муки Гришка шел первым. За ним старшая из сестер — Настя — тоже с мешком, набитым всякой домашней утварью. Девятилетняя Нина несла кое-какую поклажу. Миша, Галя и Люся шли налегке, и хорошо, что хоть как-то передвигали ноги. С тяжелым мешком за спиной и Тамарой на руках шествие замыкала мать. Гришка убегал вперед, сбрасывал с плеч свой груз и шел назад, чтобы забрать мешок матери Раз десять так сходил и выдохся. Мать отдала ему Тамару, а прошли еще с километр, отказалась и от такой помощи:

— Кто знает, сколько нам еще топать, а муку ты должен донести, Гриша.

Она понимала, что пуд муки не спасет семью, но месяц-другой с ней продержатся, а там, может, и освободят На что-то же надеются, раз начали наступление?

Корова Пушкарихи голодно мычала и рвалась вперед, — видно, думала, что хозяина ведет ее куда-то кормить.

— Как думаешь, Мария, освободят нас? — спросила мать.

Пушкариха искоса зыркнула на нее, хотела сказать что-то резкое и ехидное, но сдержалась:

— Освободят, только когда?

— Ты иди вперед. Что тебе мерзнуть с нами? — предложила мать. Она и разговор начала, чтобы сказать это. — Иди, иди — вы нам не попутчицы, — кивнула на корову.

Пушкариха прикусила губу, не зная, что ответить, но корова сама потянула ее вперед, и соседка, безнадежно махнув рукой, пошла за ней.

Впереди показалась деревня Горушка. Думали передохнуть там, однако промерзший на ветру часовой махнул автоматом — идите дальше. Мать в отчаянии протянула вперед руки с Тамарой, руками же показала, что надо перепеленать ребенка. Часовой понял ее, но снова махнул автоматом, а потом и, направил его на мать.

Остановились за поворотом реки. Мать сбросила мешок, положила на него Тамару. Все сгрудились, чтобы защитить маленькую от ветра. Быстро, как она все делала, мать перепеленала осипшую от крика и посиневшую от холода девочку.

Прошли еще немного, и упала, мгновенно заснув, Люся. Мать присела рядом и стала смотреть куда-то вдаль, но долго отдыхать не дала:

— Придется тебе снова взять Тамару — сказала старшему, — а Люську давай мне на загорбок.

— Не утащишь столько!

— Как-нибудь. А ну, поднимайтесь, поднимайтесь, ишь развалились! — закричала на остальных.

Гришка снова шел впереди, чувствуя, как с каждым шагом тяжелеет мешок, все сильнее впиваются в плечи его лямки и оттягивает руки невесомая Тамара, как коченеют и скрючиваются пальцы, стынет, наливаясь холодной тяжестью, тело. В начале пути, бегая туда и обратно, он вспотел. Теперь ему казалось, что ледяной ветер морозит даже сердце.

Позади мать кричала на Галю, заставляя подняться. Чтобы оглянуться, надо останавливаться. Он не стал этого делать — пока есть силы, надо идти, чтобы не замерзнуть и не умереть на реке.

«Не замерзнуть — не умереть! Не замерзнуть — не умереть! Не умереть! Не умереть! Не умереть!» — как заклинание, твердил то ли про себя, то ли вслух Гришка, отмеривая шаг за шагом и все больше сгибаясь и коченея. Он шел долго, не всегда сознавая, что делает. Мать гнала за ним остальных, пока старший не остановился.

— Что случилось? — спросила мать взглядом.

— Надо перепеленать, — прохрипел мальчишка, передал матери Тамару, расцепил обвившие шею матери руки Люси и поставил сестренку на землю.

Мать снова быстро и ловко перепеленала младшую.

— Отдохнем? — попросил Гришка.

Вместо ответа мать прижала к себе Тамару и опустилась с ней на мешок. Все мгновенно пристроились к ней и заснули. И Гришка уснул. Мать еле растолкала его, чтобы помог будить сестренок и Мишу. Маленькие ревели и не хотели идти. Они заставили их подняться и погнали вперед.

Солнце поднялось высоко и светило ярко, но не грело-. На реке по-прежнему бесновался ветер. Надежды дойти до какого-нибудь селения почти не было, но они шли — мать не давала остановиться и на минуту.

* * *

На берегу у деревни Дедова Лука часового не было. Какая-то женщина помогла подняться в гору и повела в дом. Деревня оказалась небольшой и почти целой. Из труб валил дым.

— Проходите, проходите — обогрейтесь, заморите червячка с дороги, — распахнула перед неожиданными пришельцами дверь женщина.

На улице она показалась Гришке толстой. В доме, скинув полушубок, безрукавку и несколько старых кофт, стала хрупкой и костлявой. Особенно подчеркивали худобу хозяйки большие и ровные зубы. Волосы у нее были соломенного цвета, и все выглядывающие с печи ребятишки тоже были светлоголовыми.

После мороза и ледяного, промозглого ветра в сухом, протопленном с утра доме младшие Ивановы начали распахиваться и тут же пустились в дружный рев — заныли в тепле перемерзшие, посиневшие ручки-палочки. Пока растирали их, хозяйка вытащила из печи и поставила на стол большой чугун, миски и стала разливать щи.

— Колхозная капуста под снег ушла, из нее и варю. Вы ешьте, ешьте, я еще налью, кому не хватит.