Так было. Бертильон 166

Даскаль поставил стакан на комод и пошел в ванную. Кристина услышала, как капли воды застучали по кафелю. Она приготовила выпить и, забрав чашку с остатками арахиса, лед и пустой стакан, отнесла все это на кухню, в раковину. Потом вернулась в комнату и села перед трюмо. Достала из сумки маленькую белую фарфоровую баночку и принялась накладывать на лицо крем, намазаться которым «все равно что вымыть кожу шампанским». Кончив, отпила глоток виски и стала подкрашивать губы помадой теплого оранжевого цвета.

Даскаль вошел в комнату, завязывая галстук.

— Ты готова?

— Почти. Не забудь прийти к нам сегодня вечером.

— Опять терпеть этих паразитов. Нет уж, благодарю покорно.

— Не глупи. Это блестящая возможность. Они вкладывают в это дело большие деньги. А тебе предлагают завидное место.

— Мне? Никто из них даже имени моего не знает.

— Слушайся меня.

— А уж ты затеешь салонную интригу.

— Когда эти люди тебя узнают, то, как и я, сумеют оценить по достоинству.

— Только в ином качестве.

— Опять грубость… Тебе предоставляется прекрасная возможность.

— Это ты мне ее предоставляешь.

— А ты поговори с ними, и они оценят твой ум.

— Маленький непризнанный гений намеревается впрячься в колесницу Великих Моголов.

— Так ты придешь? Правда?

— Не знаю.

— Мне надо знать сейчас, чтобы поставить тебе прибор.

— Ладно. Приду. Ради выпивки.

— К восьми.

— Ну ладно, пошли.

Кристина спустилась сразу же, как только ей сказали, что Даскаль в вестибюле.

— Ты точен. Еще никто не пришел.

— Дай мне выпить.

— Ты так весь день и пил?

— Дай мне выпить.

Они вышли на зимнюю террасу. Мягкие кресла и диваны обиты белой тканью. Алюминиевые столики с никелированными краями. Серебряные сигаретницы, пепельницы, спичечницы. Лишь бы никакой пестроты. Словно в черно-белом фильме выпуска 1936 года. Кристина приготовила два виски с водой. На ней было черное платье. Низко вырезанный ворот чуть отставал, и Даскаль угадал под ним белые и твердые груди. Он подошел и поцеловал ее в вырез.

— Тебе что, жить надоело? — спросила Кристина, отступая назад.

— Да. Я должен сделать тебе великое признание. Я трус. К тому же я живу под стеклянным колпаком. Не будь я трусом, я бы окунулся в самый водоворот жизни и как следует выкупался в дерьме. Где Алехандро?

— У себя, кончает одеваться.

— Как ты думаешь, что бы я сделал, если бы Алехандро с пистолетом в руке вошел сюда в тот момент, когда я тебя целовал?

— Не знаю.

— Кругом правит насилие. И каждому приходится насиловать самого себя. Алехандро способен на насилие?

— Нет, он человек спокойный, правильный.

— В мире насилия правила следует прославлять. Жаль, что я не верю в бога, я всегда завидую тем, кто по воскресеньям ходит в церковь.

— Правила не для таких, как мы.

— Но они создают респектабельность. Ты бы хотела быть респектабельной, Кристина?

— Я и так респектабельная.

— Когда мечтаешь об успехе, необходимо запастись доспехами респектабельности: Честью, Богом, Родиной, Семьей.

— И работой. Надо работать. Алехандро говорит, что, будь он цыганом, он бы придумал такое проклятье: «Чтоб тебе жить на Кубе и любить работу!»

— Нет, вовсе не труд правит у нас, хозяйничают у нас совсем другие духи: Идолопоклонство, Риск, Чувственность, Чанго[45], Подпольная лотерея, Бой быков и Пиво «Атуэй». А полезная энергия растрачивается на Сизифов труд: камень вверх — бум! — камень вниз.

— Но респектабельность всегда остается, — сказала Кристина. — И семья — ее основа. Род Сантосов очень респектабельный.

— Казалось бы, все весьма просто: мы респектабельны, если у нас есть Честь, Бог, Родина, Семья. Но у нас, на Кубе, слова — пустой звук, за ними ничего не стоит. Что значит Честь, Бог, Родина, Семья?

— Не знаю, а ты что, не читаешь газет?

— Конечно, об этом пишут в «Диарио де ла Марина» и говорят преподаватели в колледже «Вифлеем». Но что это такое — не знаю. Никто не знает. А вот как играть в лотерее — знают все на свете.

— Я никогда не играла в лотерее, — сказала Кристина.

— Зачем тебе играть!

— Что такое? — спросил Алехандро Сарриа, входя в комнату вместе с Габриэлем Седроном.

Кристина встала поздороваться.

— Сенатор, как приятно! Вы знакомы с Луисом Даскалем?

— Не имел удовольствия.

— Я знаком с вашей дочерью, по Варадеро, — сказал Даскаль.

— А, да, Варадеро. Прекрасный курорт. Все иностранцы завидуют, что у нас есть Варадеро.

Алехандро Сарриа поздоровался с Даскалем и спросил сенатора, что он будет пить, тот выбрал виски. Алехандро подошел к алюминиевому бару и наполнил бокалы. Раскупоривая бутылку, он спросил:

— Так о чем это вы говорили, когда мы вошли?

— О суевериях, — сказал Даскаль.

— У нас, на Кубе, куда ни глянь, все суеверны, — снова высказался Седрон.

— Да, у нас только и есть конкретного, — сказал Даскаль, — реального что старая подкова, гвозди от гроба, лапка ящерицы, веревка повешенного, монета с дыркой, магнитный камень, стеклярус; есть и еще талисманы: драгоценные камни, креветка, олень, трубка, монахиня, пушечный выстрел, змея и дым.

— У нас все поголовно верят в колдовство, — сказал сенатор Седрон.