Читаем Так было. Бертильон 166 полностью

— Не так уж ясна, но в общем-то я понимаю, чего хочу. Я верю в человека, верю в человечество, верю в жизнь и в то, что мы можем жить лучше, чем живем.

— Таким, как ты, Луис, никогда не следует лезть в политику, политике нужны люди, которые идут напролом, не задумываясь ни на минуту. Представь себе быка, размышляющего посреди арены, есть ли правда в плаще и в тореро. Вот и ты такой.

Даскаль бросил на столик деньги, и они с Маркосом пошли к выходу. У зеленых жалюзи они остановились. Около дома Кортины шофер начищал замшей черный лимузин.

— Политика сама по себе меня не интересует, — сказал Даскаль, — я не собираюсь делать на ней карьеру и потому не думаю вступать ни в какие организации. Меня занимает жизнь, человек.

— Вот в этом твоя ошибка. Политика — это тоже человеческая жизнь. Ты говоришь чепуху. Вот ты стремишься к цели, но при этом тебя не интересует, какими средствами она достигается. Хочешь подняться на гору, не порвав одежды. Нет, мой дорогой. Что бы ты ни делал, ты обязательно запачкаешься — будь то политика или что другое, — потому что все вокруг грязно. И если бы ты по-настоящему хотел улучшить мир, в котором ты живешь, — меня-то это не занимает, признаюсь тебе честно, — если бы ты действительно хотел этого, то не побоялся бы вмешиваться во все, не побоялся бы попотеть, испачкаться или ушибиться, и тогда бы ты в конце концов добился чего-нибудь стоящего и как раз это навсегда сохранило бы твою чистоту.

— Предпочитаю ни во что не лезть.

— Типичные рассуждения маменькиного сыпка. Тебе не хочется выйти из-за уютной и широкой родительской спины. Мне пришлось труднее, чем тебе: пришлось драться жестоко, пришлось запачкаться, потому что у меня не было другого пути.

— А кончил ты тем, что отказался от борьбы и посвятил себя устройству собственного будущего, — значит, я прав? Эта каждодневная свалка губит людей, и не важно, зачем ты залезаешь в дерьмо!

Солнце чуть смягчило порывы дувшего с севера январского ветра. Кабачок Теодоро заполнялся участниками митинга. Маркос спросил у одного из них, как там дела, и тот ответил, что митинг идет к концу.

— Если хочешь знать… — начал было Маркос, но тут они услышали выстрелы.

Сначала отдельные — один, другой, еще один. И вдруг выстрелы затрещали непрерывно, словно жир на огне.

По склону, где обычно въезжали машины, Даскаль и Маркос вошли в университет, Перестрелка была на площади Каденас. Пригнувшись, они прошли мимо большой аудитории. Потом, прячась за колоннами, — через вестибюль библиотеки Перестрелка стихла, раздавались лишь одиночные выстрелы. Люди, лежа на мостовой, укрывались за выступами тротуара. Некоторые, поднявшись на ноги, смотрели вперед, прячась за живую изгородь, словно слабая стена растительности была непроницаема для свинца.

На лестнице факультета точных наук человек двадцать студентов копошились, будто пчелы в улье. Последние выстрелы донеслись откуда-то со стороны ректората. Выйдя из библиотеки, Даскаль пошел через площадь. Те, что стояли на лестнице, кричали: «Раненый, раненый!» Какая-то студентка, рыдая, сосала посиневшие пальцы.

Титико Льянос лежал в луже крови перед входом на факультет точных наук. Темная и густая, как мед, кровь свернулась, превратившись в мягкую влажную пленку на мраморе пола. Глаза у Титико были закрыты, и казалось, он не чувствует боли; на рубашке, на самом животе, виднелось большое темно-пурпурное пятно.

Кто-то крикнул: «Скорая помощь» едет». И другой: «Рана опасная, надо скорей отвезти его в «Каликсто Гарсиа». Студенты из комитета плотной стеной стояли вокруг Титико, словно защищая его. «Ему нужен воздух, товарищи, расступитесь!» По площади Каденас бежали студенты, бежали к альма-матер, к факультету точных наук. Голоса: «Это сержант Риверо, я видел! — Да он не дышит. — Нет, это те, из союза. Сержант Риверо с остальными шпиками был в штатском».

Завыла сирена «скорой помощи». Врач в белом халате опустился на колени возле Титико, стараясь не запачкать брюки липкой кровью. Большим пальцем поднял ему веко. «Ну как он, доктор?» — спросил Нэпе Мирон. «Умер», — ответил врач и сел в «скорую помощь» рядом с шофером. Никто не сказал ни слова. Кто-то из комитетских вдруг заплакал, опустившись на ступеньки. Даскаль пошел прочь, к ректорату.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека кубинской литературы

Превратности метода
Превратности метода

В романе «Превратности метода» выдающийся кубинский писатель Алехо Карпентьер (1904−1980) сатирически отражает многие события жизни Латинской Америки последних десятилетий двадцатого века.Двадцатидвухлетнего журналиста Алехо Карпентьера Бальмонта, обвиненного в причастности к «коммунистическому заговору» 9 июля 1927 года реакционная диктатура генерала Мачадо господствовавшая тогда на Кубе, арестовала и бросила в тюрьму. И в ту пору, конечно, никому — в том числе, вероятно, и самому Алехо — не приходила мысль на ум, что именно в камере гаванской тюрьмы Прадо «родится» романист, который впоследствии своими произведениями завоюет мировую славу. А как раз в той тюремной камере молодой Алехо Карпентьер, ныне маститый кубинский писатель, признанный крупнейшим прозаиком Латинской Америки, книги которого переведены и переводятся на многие языки мира, написал первый вариант своего первого романа.

Алехо Карпентьер

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги