Так было. Бертильон 166

— Нет, не все. Бывают блестящие, а бывают скучные, иногда могут быть изысканные или унылые, разные бывают.

— Все они одинаковые. Просто почти всегда приятно отвлечься и ни о чем не думать, — сказал Даскаль.

— Аугустину было нехорошо.

— Он неврастеник.

— Обожаю неврастеников, они прелесть.

— Это болезнь нашего времени.

— Так элегантно иметь расстроенные нервы. Все нормальное скучно. Знаешь Бласкесов? Они нормальные и ужасно скучные. Муж у нее под каблуком.

Даскаль допил свой мартини и заказал официанту еще два. Бар «Президент» совсем опустел.

— Ничего странного, на Кубе всегда верховодит женщина, — сказала Кристина.

— Великий американский матриархат.

— Можно подумать, что инициатива у мужчины: поглядеть, как он раздевает взглядом женщин, ни одной не пропустит, но стоит женщине согласиться, как он бросается домой, под крылышко к законной жене.

— Если бы это была ты, я бы за них не поручился.

— Да и женщина тоже: держится вызывающе, носит облегающие платья, а случай представится, и она согласна лишь поиграть; когда же оказывается, что надо идти до конца, она бежит прочь, как от дьявола.

Десять минут пятого. Хозяин бара предупредителен: из спрятанной где-то радиолы несется приторно-слащавый блюз.

— Я бы на твоем месте не говорил так уверенно, — настаивает Даскаль.

— А я уверена. Мы, кубинцы, мастера на разговоры, а что касается дела — нам еще учиться и учиться.

— Это что — вызов или просто такая теория?

Кристина засмеялась: верно, так она смеется на воскресном чае в Кантри-клубе.

— Теория. Но абсолютно точная. Женщина не просто украшение, на Кубе от нее зависит очень многое. У нас в алькальды выбирают мужчину за красоту, а президент приходит к власти за счет голосов избирательниц. И в кубинской семье главенствует женщина.

— Это традиция. С тех пор как Исабель де Бобадилья[32] стала одна править страной…

— Это типично кубинское явление, — сказала она.

— А может, американское: вспомни Малинче, Перричолу[33], или европейское: вспомни Ментенон и Дюбарри.

— Вот всегда ты стараешься разрушить мою теорию.

— Первейший долг умного человека — быть твердым в своих убеждениях или, во всяком случае, стараться быть твердым.

Официант принес мартини. Кристина пригубила.

— Этот слабее, чем тот.

— Точно такой же, сухой.

— Сухой, но не такой, этот слаще.

— По второму разу все кажется слаще.

А солнце ползет все выше, словно всасывая в свое раскаленное добела нутро выжженную мостовую, красноватые и охряные фасады домов на Ведадо.

Они выходят, и густой, горячий воздух бьет в лицо и тяжело наваливается на них; но вот машина трогается, и становится прохладнее.

— Куда мы? — спрашивает Даскаль.

— Не знаю, — говорит Кристина. Усаживается поглубже и, сразу потеряв все свое великолепие и уверенность, превращается в робеющего подростка.

— Дальше тянуть нечего — сегодня.

— Да, знаю. Ты и так долго ждал.

«Шевроле» мчится по улице Линеа, где есть и старые дома колониальных времен, и излишняя пышность девятнадцатого века, и свойственная республике неопределенность переходного периода, и вульгарная роскошь периода Тучных Коров[34], воплощенная в камне: памятники Менокалю и новые жилые здания, означающие подъем благосостояния служащих и одновременно возможность для разбогатевших политиков надежно поместить капитал. Все здесь есть.

Туннель. Сады Мирамара — убежище в полуденную жару; темная зелень, желтеющая зелень и светлая зелень смягчают удушливый солнечный зной.

Доехав до Третьей улицы, они поворачивают направо, а за Нулевой — налево. Показался дом, наполовину скрытый листвой платана, которая касается оранжевой черепицы, выстилающей навес над воротами. Даскаль сбавляет скорость и заворачивает, собираясь поставить машину в гараж.

— Куда мы? — спрашивает Кристина.

— Сюда. В этот дом.

— Я не могу сюда.

Даскаль притормаживает, подает машину назад и едет дальше по Нулевой.

— Почему? Что с тобой?

— Мне не нравится…

Лишний круг, пока она решается.

— Брось глупости. Ты же не девочка…

Кристина не отвечает. Но упорство ее слабеет, она что-то смущенно шепчет. Предрассудки в ней не так уж сильны, еще немного, и она решится. Так и есть. Даскаль снова подъезжает к дому и ведет машину к гаражу. Въезжает по узенькой аллее во двор и ставит машину рядом с другими.

Комната неприятная. Даскаль запирает дверь и опускает шторы, создавая интимную полутьму. Поворачивает рычажок установки для кондиционирования воздуха до отказа. Потом подходит к Кристине и целует ее в шею. Та мягко высвобождается из его объятий и садится в кресло.

— Прости, я не привыкла…

— Я не нашел ничего другого.

— Но есть же у тебя друзья. В другой раз постарайся найти квартиру.

— В другой раз будет другой раз.

Даскаль бросается на кровать и закуривает сигарету. Глубоко затягивается и с силой выпускает дым. Кристина, стоя перед зеркалом, распускает свою длинную косу.

— До чего приятная страна, — говорит Даскаль. — Как тут легко живется. Можно жить под открытым небом, круглый год ходить нагишом, а питаться фруктами и кокосовым молоком. И все благодаря климату.

— На Ривьере тоже приятно жить, — говорит Кристина.