Так было. Бертильон 166

Мария дель Кармен прощается. Она очень устала и хочет пораньше лечь. Она уходит, и Даскаль, не кончив ужинать, тоже встает, Он ставит тарелку на подставку у каменных перил. И скрывается за живой изгородью. Закуривает сигару. На газоне блестит какой-то камень. Даскаль подбирает его. Он подбрасывает на ладони кусочек мрамора, отлетевший от подставки, ощупывает его края, разглядывает прожилки, цвет. Подходит Кристина.

— Ты прячешься весь вечер. Ты всегда прячешься. Тысячу лет тебя не видела.

— Да нет, я все время был здесь, — оправдывается Даскаль.

— Нарочно, чтобы тебя не нашли.

— Хорошая погода. Прохладно.

— Зимой все гораздо элегантнее.

— Как Диккенс?

— Как всегда, элегантный.

— Но ведь его тебе мало.

— Я это уже говорила. И не раз.

— А всего этого тебе тоже мало?

— Чего?

— Всего. Дома, сада, этих людей.

— Мало. А если бы их не было, мне бы их не хватало.

— Но сейчас они тебе не нужны.

— Сейчас мне нужно только одно — чего-нибудь выпить.

Даскаль щелкает пальцами — точно стукнул дощечкой о дощечку. Тут же подскакивает официант, слушает четкое и мягкое приказание и удаляется.

— И мне это нужно, — говорит Даскаль.

— Что?

— Выпить. И все остальное.

— Значит, ты согласен?

— Не знаю, наверное.

— Надо торопиться, время идет.

— Мое — гораздо медленнее.

Кристина резко поворачивается, чтобы уйти, и натыкается на официанта. Поднос качнулся, но стаканы не надают…

— Прошу прощения, сеньора, — говорит официант.

— Ничего, ничего, — говорит Кристина.

Даскаль берет стаканы и один протягивает Кристине. Официант, смущенный, уходит.

— Прошу прощения, сеньора, — говорит Даскаль.

Кристина словно обволакивает его своей близостью.

— Прошу прощения, — повторяет Даскаль.

— Не знаю, как быть.

— Я же извинился перед тобой.

— Конечно, можно идти дальше. Я только не хочу страдать. От всех этих страданий я ужасно переживаю.

— Никаких страданий не будет.

— Только так. Об этом следует уговориться с самого начала.

— Ясно. — Даскаль пьет и упирается указательным пальцем в толстое стеклянное дно стакана Кристины, заставляя выпить и ее. — И ты пей.

Кристина пьет.

Тучный и неуклюжий, в пропотевшей куртке, пряди волос упали на лоб, в руке стакан виски с содовой — встает перед ними Артуро Мендес Сарриа.

— Тетя, по-моему, кое-кто собирается в «Тропикану».

— Не знаю, как захочет Алехандро.

— Скажи дяде, чтобы он не разбивал компании.

— А ты пойдешь, Луис? — спрашивает Кристина.

— У меня нет спутницы.

— Я могла бы достать.

— И потом, я немного устал.

Кристина уходит, стараясь, чтобы каблучки-шпильки не вязли в траве.

— Сегодня у нас в клубе будет дым коромыслом. Постарайся увильнуть от «Тропиканы».

— Я не собираюсь туда.

— Тогда пойдем с нами.

— С кем с вами?

— С Карлосом, со мной и не знаю, кто там еще.

Перед молом Артуро сбавил скорость. Потом проехали по Аламеда-де-Паула; на повороте у церкви шины взвизгнули. Морской бар, конец железнодорожной линии…

Даскаль откинулся головой на спинку сиденья, пахнущего новой кожей. Мимо, за окошечком, с головокружительной скоростью проносятся светящиеся точки. Часы, на них — двенадцать. Воздух пахнет ракушками.

БЕЛОЕ ЗОЛОТО

Сам Каетано Сарриа не знал, что такое война. Его дед был солдатом в войске Фердинанда VII, а отец участвовал во второй карлистской войне на стороне карлистов. Дома, зимними вечерами у очага, Каетано слушал страшные истории.

Но теперь война шла на Кубе. По одну сторону — мамби, с которыми он не имел ничего общего: это были кубинцы и они хотели освободить остров. По другую сторону — испанцы, свои, они хотели сохранить колонию.

Каетано Сарриа пересек океан, чтобы на этой благодатной солнечной земле сколотить состояние. Смерть дяди принесла ему деньги раньше, чем он ожидал. Теперь он должен был умножать их. И ничего больше. Да постараться, чтобы война не нанесла ущерба его капиталам.

Не желая вызвать нареканий, он записался в Добровольческие войска[24], но, поклявшись в верности знамени, договорился, однако, с командиром батальона, чтобы его освободили от военных обязанностей.

По ночам он торговал с повстанцами, продавая им соль, вяленое мясо, специи, канат, мачете, сбрую и скот. Вот тогда и произошел случай у Ла-Кумбре, показавший, что Каетано Сарриа способен на многое.

Шло вторжение[25]. Масео со своими людьми жег асьенды вокруг Гаваны. Отряды Максимо Гомеса приводили в ужас испанцев. Колонна Освободительной армии вступила в окрестности Матансас. Пройдя форсированным маршем через центральный департамент, они вошли сюда голодные и усталые. Лагерь разбили неподалеку от Ла-Кумбре, и полковник Альварес отдал приказ конфисковать скот, чтобы накормить людей.

Перед рассветом передовой отряд вышел на пастбища Каетано и начал сгонять скот. А когда рассвело, мамби уже поили стадо у своего лагеря. Каетано узнал об этом в полдень от старшего пастуха, который прискакал напуганный и весь в поту. Он тут же вскочил на коня и помчался галопом к Ла-Кумбре.