Так берегись

– Еси Кудеси, – сказал он. – Мой бывший учитель сновидений. Я тебе о нём рассказывал, помнишь? Он обещал присмотреть, чтобы я не проспал.

– То есть мы в Тубуре сейчас? – опешил я.

– Ну да. Я же говорил, что собираюсь в Тубур, – кивнул Нумминорих. – Это самое лучшее место в Мире, если хочешь, чтобы тебе не мешали спать, сколько понадобится. Еси, доброе сердце, мне даже свою любимую пещеру для сна уступил… Слушай, так странно! Я почему-то встать никак не могу. Наверное, потому, что долго обходился без еды. Вообще-то настоящий мастер может не просыпаться годами, его сновидения каким-то образом кормят. Я думал, тоже так смогу. Но получается, немножко себя переоценил.

– Мать твою, – только и сказал я на это.

– А ты не мог бы перестать мигать огоньками? – спросил Нумминорих. – Спросонок это здорово раздражает. Но если тебе для чего-то нужно, ладно, я потерплю, мигай.

– Я не знаю, как это выключить, – честно признался я. – Дурная привычка разучивать фокусы наполовину. Но ничего не поделаешь, спасителей не выбирают. Какой достался, такого терпи.

– А от чего ты меня собрался спасать? – искренне удивился Нумминорих.

– Когда спасу, разберёмся. Ты хотя бы сесть можешь? Или тебя придётся с пола соскребать?

* * *

– Ничего особо ужасного с ним пока не случилось, – сказал сэр Джуффин Халли. – Но твой Смертный Шар, конечно, не повредит. Хотя будь этот красавец моим учеником, а не просто сотрудником, он бы у меня до конца года по спальне ползал. И не потому что я такой ужасный злодей, а чтобы на всю жизнь запомнил, что бывает с самоуверенными мальчишками, которые лезут в чужие наваждения, сдуру решив, будто они круче всех.

– Ну не то чтобы круче всех, – возразил Нумминорих. – Но всё-таки я учился искусству сновидений в Тубуре. И даже из Вечного Сна однажды удрал, хотя считается, будто это невозможное дело. Так что шансы у меня были. Может, я бы и сам как-нибудь справился, если бы Макс меня не разбудил.

Он выглядел даже не тенью былого себя, а призраком этой тени, хвала магистрам, хоть не прозрачным, вовремя я успел. Но говорил при этом бойко и жизнерадостно, как будто ничего особенного не случилось. И, похоже, по-прежнему был уверен, что правильно поступил.

– Зато я вполне ужасный злодей, – сказал я. – Буду теперь приходить к нему по ночам с сияющими руками, будить и беспощадно мигать. Никаких разумных выводов он из этого не сделает, зато наконец поймёт, с кем связался. И… пожалуй, сбежит от нас на край Мира. Так что не вариант.

– Это я сбегу на край Мира, – пообещал Джуффин. – От стыда. До сих пор не могу поверить, что ты не смог без моей помощи прекратить это безобразие. Это же всего семнадцатая ступень Чёрной магии. Семнадцатая, сэр Макс! И это мой лучший ученик. Венец карьеры. Позор на мои седины… будущие седины. Их ещё нет, а позор уже есть.

– Я старался, – буркнул я. – Считай, совершил невозможное. Чего только не сделаешь, чтобы как следует опозорить несбывшиеся седины учителя! Думаешь, мне было легко?

Своего я добился. В смысле, разрядил обстановку. Джуффин явно из чувства долга укоризненно покачал головой, ухмыльнулся, сказал:

– Ладно. Раз так, соверши ещё одно невозможное, и я всё прощу.

– Привести этого красавца в порядок?

– Ишь какой хитрый. Тоже мне, невозможное. Это тебе раз плюнуть. Я имел в виду, закажи нам обед за свой счёт.

– Но в порядок, пожалуйста, тоже приведи, если можно, – подал голос Нумминорих. – На самом деле, очень неприятное состояние. Как будто я уже умер, но при этом почему-то вас слышу и сам могу говорить. Но больше ничего не могу. Даже запахов почти не различаю. И всё это время хочу заплакать, потому что себя очень жалко, но даже на такую ерунду не хватает сил. Больше всего похоже на то, как однажды в детстве было, когда меня сумасшедшая старуха соседка превратила в дырявое ведро, а мамы не оказалось дома. Она в тот день только под вечер вернулась и сразу же меня расколдовала. Но несколько часов, пока она не пришла, я валялся в соседском саду и чувствовал себя примерно как сейчас.

– Ужас какой! – содрогнулся я и без промедления запустил в Нумминориха Смертным Шаром, даже не вспомнив, что ещё совсем недавно этот жест, при всей его очевидной практической пользе, был мне глубоко неприятен. Всё-таки порабощать чужую волю – хорошее, доброе дело, если в результате человек перестаёт чувствовать себя дырявым ведром.

– Грешные Магистры, какое же счастье! – говорил Нумминорих, размахивая двузубой вилкой для пирожков, как дирижёрской палочкой.

Он умудрялся одновременно есть, улыбаться, без всякого стеснения утирать слёзы полой лоохи, то и дело вскакивать, подбегать к распахнутому окну, чтобы высунуться на улицу, где как раз зарядил мелкий осенний дождь, возвращаться на место, забираться в кресло с ногами, ёрзать, устраиваясь поудобней, снова вставать, чтобы дотянуться до блюда с запеканкой на дальнем конце стола, и говорить, говорить, говорить. Правда, пока не по делу, а просто бессвязно восторгаться происходящим, особенно тем фактом, что он однажды родился и до сих пор жив.