Тайный заговор Каина

— Нет, благодарю.

Она села на широкую кушетку, стоявшую у камина, и, поджав под себя ноги, нервно закурила еще одну сигарету. Я бросил пальто на спинку стула и сел рядом с ней.

— Я мог бы разжечь огонь в камине, — предложил я.

— Нет, не надо, — тихо сказала Лилиан. — Тебя не было здесь три месяца. Никто не мог связаться с тобой целых три месяца.

— Верно, — сказал я.

Через день после отъезда моего брата я отправился в путешествие по маршруту Мадрид, Ницца, Рим, Каир, Дакар, Капри. Нигде я долго не задерживался и много пил. Я посещал бары, ходил на выставки, на бой быков, бодрствовал ночами, а днем высыпался. Я ничего не делал неделями, месяцами, только развлекался. Но это не приносило мне облегчения. Это не был отдых, скорее мое существование походило на болезненный бредовый полусон-полуобморок, цепко держащий меня в своих объятиях. Нервы, не получающие полноценного отдыха ни днем, ни ночью, были напряжены до предела. В то время у меня появилось новое ощущение — боязнь закрытого пространства. Этот болезненный страх заставлял меня избегать толпы, испытывать муки в самолете, покидать ресторан в разгар трапезы. Однажды я чуть не потерял сознание, застряв на десять минут в лифте отеля в Риме. И лишь насмешливый и любопытный взгляд десятилетнего мальчишки, стоявшего у противоположной стены рядом с матерью и младшей сестрой, заставил меня взять себя в руки. Но все равно я покидал кабину лифта, едва переставляя подгибающиеся в коленях ноги и вытирая платком взмокший лоб. Я поменял отель, потом из Италии отправился в Грецию, затем в Египет, но избавиться от этой мучительной фобии так и не смог. Фактически меня никогда уже не покидал этот страх. Я смутно помню те три месяца, прошедшие с тех пор, как брат уехал от меня. Никто и ничто не привлекало моего внимания, включая и Лилиан. Первый мой адрес, «Кастеллана Хилтон» в Мадриде, она узнала от моего издателя. С тех пор каждый отель сообщал ей мой очередной адрес. Она звонила мне по телефону, писала письма, слала телеграммы. Я выбрасывал их, не читая, так как знал, что в них содержалась просьба вернуться к ней либо разрешить Лилиан приехать ко мне. Но у меня не было желания встречаться с ней, выслушивать ее жалобы и выяснять отношения.

— За всем этим скрывается другая женщина, — утверждала она во время одного из телефонных разговоров.

— Нет, у меня никого нет.

— Что же тогда случилось с тобой?

— Спроси моего брата, — ответил я и дал ей его новый адрес.

После этого я не получал больше ни писем, ни телеграмм, не было и телефонных звонков. Мое путешествие превратилось в алкогольный кошмар. В конце концов я стал принимать бензедрин и прочие стимулирующие средства. Я не помнил женщин, с которыми спал, городов, которые посещал. Я не помнил, что делал, а о том, где бывал, я узнавал позднее только по счетам отелей и авиационным билетам. На Капри я перенес первый сердечный приступ; после этого я пришел в себя и вернулся во Франкфурт.

Пепел сигареты Лилиан упал на ее пальто. Она даже не заметила этого.

— Конечно, ты должен был понять, что со мной произошло что-то не совсем обычное, раз я так настойчиво преследовала тебя.

— Я понял.

— Но не обратил внимания.

— Именно это случилось и со мной, как тебе известно.

Она молча кивнула головой.

— Судьба, — сказала Лилиан. — То, что случилось с нами примерно в одно и то же время, вероятно, было предопределено судьбой.

— Конечно, — согласился я. — Разумеется, такова была судьба. Все, что случается с нами, предопределено судьбой. Сами мы со своими желаниями, мечтами, расчетами и планами ничего не стоим. Как видишь, судьба вертит нами, как ей вздумается, а нам остается лишь сетовать на нее за жестокость или благодарить за благосклонность. Это она наделила нас с тобой какими-то особыми свойствами, подобными магнитному притяжению, которые привязывают нас друг к другу.

Я поднялся и подошел к окну, выходившему в мрачный сад. Затем остановился у небольшой картины Утрильо. Я внимательно всматривался в нее, повернувшись спиной к Лилиан.

— Тебе известно, что я была любовницей Герфельда?

Это мне было известно. Герфельд, весьма состоятельный человек, стальной магнат Рура. Лилиан была создана для роскоши, она всегда тяготела к богатству, блестящей светской жизни, хотя не любила признаваться в этом и временами, как мне помнится, пыталась побороть это в своей натуре, самозабвенно отдаваясь работе. К сожалению, подобного энтузиазма хватало ненадолго.

— Герфельд хотел развестись со своей женой и жениться на мне.

Она продолжала что-то рассказывать о себе. О чем-то спрашивала меня, но я уже не слышал Лилиан. Ее голос доносился издалека, подобно рокоту волн, а мои мысли были далеко отсюда.

Утрильо был таким же пьяницей, каким стал сейчас я, но он был еще и великий художник, мучимый недугом, который лечил во многих клиниках и психиатрических больницах, пока наконец, после длительного пребывания в госпитале, не прекратил пить. По мнению многих экспертов, это подорвало выразительность его великого таланта.

— Ты вообще-то слушаешь меня?

— Конечно, Лилиан.

В комнате стало совсем темно.