Тайный оракул

И тогда я запел. Точнее, попытался сделать все возможное с тем хриплым голосом, который остался в моем распоряжении. Я начал отбивать ритм бум-чика-чика и пританцовывать в том стиле, который отрабатывал с Девятью Музами перед войной с Геей.

Ну и ладно. Сделаю все один.

Я зарядил «Танец» Наза, одну из самых трогательных од матери, на написание которой я когда-либо кого-то вдохновлял. (Не стоит благодарности, Наз.) Правда, с текстом я обошелся весьма вольно. Ангел превратился у меня в многодетную мать, а женщина – в насекомое. Но чувства остались те же. Распевая перед беременной царицей, я думал о своей дорогой матери Лето. Я пел о том, что хотел бы жениться только на такой женщине (или насекомой). Пел искренне, от души. Но такой у меня не будет никогда. Не судьба.

Ее усики задрожали. Голова закачалась вперед-назад, и яйца стали вылезать из живота. Сосредоточиться в такой обстановке было нелегко, но я держался.

Закончив выступление, я упал на колено и протянул руки, ожидая вердикта царицы и зная, что она либо убьет меня, либо нет. Сил больше не осталось. Я излил себя целиком и уже не мог бы выговорить ни строчки.

Рядом со мной, сжимая мечи, замерла Мэг. Ее Величество содрогнулась, закинула голову и взвыла, вложив в вой больше горечи и отчаяния, чем раздражения и злости.

Потом она наклонилась и мягко подтолкнула меня в направлении нужного нам туннеля.

– Спасибо, – прохрипел я. – Мои извинения в связи с убитыми муравьями.

Я погладил ее по лбу.

– Можно мне называть тебя Мамой?

Ее рот довольно запузырился пеной.

– Аполлон, – окликнула меня Мэг, – пойдем отсюда поскорее, пока она не передумала.

Я не разделял ее опасений. По-моему, она приняла мою присягу на верность, а нас – в свой выводок. Но Мэг была права в другом: время поджимало. Провожаемые взглядом Мамы, мы обошли кладку яиц и углубились в туннель. Вверху мерцал дневной свет.

29

Факелов кошмары

Человек в лиловом

Но это не самое худшее

Никогда еще я не был так рад, что вижу поле смерти.

Мы вышли на поляну, устланную разбросанными костями. Большинство этих костей принадлежало лесным животным. Некоторые напоминали человеческие. Вероятно, мы наткнулись на свалку мирмеков, которые, судя по всему, вывозили свой мусор не слишком регулярно.

Деревья, окружавшие поляну, стояли так тесно, кроны их переплелись так плотно, что пройти между ними было практически невозможно. Зеленый купол у нас над головой пропускал лишь солнечный свет и почти ничего больше. Пролетавший над лесом никогда бы не догадался, что под этим пологом существует открытое пространство.

В дальнем конце поляны стоял ряд фигур, похожих на футбольные манекены, – шесть белых коконов на высоких деревянных кольях и пара громадных дубов, слева и справа. Каждое дерево достигало в высоту, по крайней мере, восьмидесяти футов, и массивные их стволы как будто срослись. Впечатление было такое, словно я смотрю на живые двери.

– Это ворота. В рощу Додоны.

Кривые клинки Мэг убрались, снова превратившись в золотые колечки на средних пальцах.

– Разве мы не в роще?

– Нет… – Я смотрел через поляну на белые коконы, напоминающие мороженое на палочке. Расстояние скрадывало детали, но что-то в них казалось знакомым. Знакомым в связи с чем-то нехорошим. Во мне боролись два желания – подойти поближе и держаться подальше. – Думаю, это что-то вроде передней. Сама роща – там, за теми деревьями.

Мэг настороженно посмотрела через поле.

– Не слышу никаких голосов.

Она была права. Лес притих, деревья словно затаили дыхание.

– Роща знает, что мы здесь, – предположил я. – Ждет, что мы будем делать.

– Тогда надо что-то делать. – Радости в ее голосе не слышалось, но она шагнула вперед, и кости захрустели под ногами.

Лук, пустой колчан и хриплый голос – не самый лучший арсенал для самозащиты, но я все же последовал за ней, стараясь не споткнуться о грудную клетку и не зацепиться за оленьи рога.

Примерно на середине пути через поляну Мэг резко выдохнула и пристально посмотрела на столбы по обе стороны ворот.

Поначалу я не понял, что именно вижу. Каждая стойка была примерно той же высоты, что и распятия, которые римляне устанавливали вдоль дорог для демонстрации незавидной участи преступников. (На мой взгляд, современные билборды намного симпатичнее.) Верхняя половина каждого столба была обмотана комковатой белой тканью, из которой наверху высовывалось что-то похожее на человеческую голову.

Трех подростков слева я не знал, хотя и предположил, что это Сесил, Эллис и Миранда. Изнуренный мужчина справа, с посеревшей кожей и седыми волосами, был, конечно, богом гейзера Поли. Рядом с ним висели мои дети… Остин и Кайла.

Я задрожал так сильно, что даже кости под ногами застучали. Задрожал, потому что узнал идущий от обмотки запах – серы, нефти, толченого лайма и жидкого греческого огня, самой опасной из всех когда-либо созданных субстанций. Гнев и отвращение столкнулись в горле, сражаясь за право вызвать у меня рвоту.

– Чудовище. Их нужно немедленно освободить.

– А что с ними т-т-такое? – спросила, заикаясь, Мэг.