Тайный грех императрицы

Алексей огляделся – все вокруг незнакомое. Сделал несколько шагов и стал перед каретой. Изнутри открыли дверцу, он вошел, и душный розовый аромат обрушился на него.

Тут карета тронулась – так резко, что Алексей непременно упал бы, когда бы не был готов к чему-то подобному и не успел схватиться за шелковую обивку стен, чтобы удержаться на ногах.

Послышался чуть слышный смешок, но более ни слова. Алексей тоже молчал. Нет, он не набивал себе цену – он молчал просто потому, что вдруг обнаружил, как трудно начать этот разговор.

– Итак? – не выдержала Катрин.

– Мадам, прошу извинить меня за те слова, которые я сейчас произнесу, – сбивчиво начал Алексей...

Катрин снова издала тихонький смешок, пронизанный самодовольством, и Алексей понял, что она совершенно уверена в победе. Интересно, что, Катрин думает, он сейчас скажет? Попросит прощения, что был так глуп и отказался от своего счастья? Бросится объясняться ей в любви?

Он вздохнул поглубже. Ощущение на душе было препоганейшее. Он никогда не видел в женщинах врагов. А в этой – видел. Будь она только его врагом. Он бы ее простил. Но она была врагом другой женщины – той, которую он обожал. И прощения не заслуживала.

– Мадам, прошу меня извинить, но вы сами меня вынудили повести этот разговор. Я умоляю вас сделать так, чтобы ситуации, подобные той, которая произошла на днях в Таврическом дворце, не повторялись больше.

– А что произошло на днях в Таврическом дворце? – спросила она с таким натуральным простодушием, что у Алексея аж челюсти свело от этой фальшивой искренности.

– Спросите у своей наперсницы, у мадемуазель Загряжской, она вам расскажет, – посоветовал Алексей.

– Мадемуазель Загряжская принадлежит к числу фрейлин императрицы, – спокойно сказала Катрин. – Какое отношение она может иметь ко мне?

– Но добиться тайного свидания с вами мне удалось именно благодаря мадемуазель Загряжской, – усмехнулся Алексей, – значит, она имеет отношение к вам.

Катрин тихонько чертыхнулась, сообразив, что немного перестаралась со своим лицедейством.

– Ну ладно, – сказала она нетерпеливо, отбросив притворство, – я в самом деле слышала о том, что отряд кавалергардов ломился в дверь опочивальни императрицы в надежде изловить некоего злоумышленника. Однако никто никого не обнаружил. Так чего вы хотите от меня? Чтобы кавалергарды перестали охранять свою императрицу, жену императора, – она выделила голосом последних два слова, – и предоставили возможность различным злоумышленникам свободно пробираться во дворец? Заметьте, я настаиваю на этом слове, ибо всякий, кто покушается на честь государя, является злоумышленником.

– Чтобы им быть, не обязательно тайно, под покровом ночи, пробираться во дворец, – резко сказал Алексей, которому ее игривый голос сделался вдруг глубоко противен, и он решил положить конец этой словесной игре. – Довольно, например, пробраться украдкой, в отсутствие хозяина, в дом князя Долгорукого.

Она не сказала ни слова, даже вздоха не издала, только чуть шевельнулась. От этого движения шелковые юбки ее зашуршали, и Алексею вдруг вспомнилось, как однажды по осени в своем имении он наткнулся на змею, спавшую под грудой опавших листьев. Это было уже после Артамонова дня, 12 сентября[11], когда все змеи в спячку впадают, уходят в леса, в яры, в ямы, свиваются там в клубы, а иные лезут по деревьям в теплый небесный край – вырий сад – и ждут там до весеннего пригрева. Во всяком случае, так уверяли бабки в Алексеевом имении. Они особенно старательно запирали ворота и двери на Воздвиженье, следующее двумя днями позднее Артамона: чтобы змеи, спешащие к своей змеиной матери под землю, не заползли по ошибке на двор или в дом и не спрятались там. На Воздвиженье, уверяли эти во всем на свете сведущие бабки, на земле остается только та змея, которая укусила человека, а потому ей закрыт путь и в вырий сад, и даже в те ямины, где спят-греются змеи: она будет в наказание всю зиму мерзнуть.

Видимо, та змея, на которую набрел Алексей, уже была виновна в одном грехе, но оказалась не прочь согрешить вновь. Она так и взвилась на хвосте средь вороха листьев, готовая укусить Алексея, и он на всю жизнь запомнил вкрадчивое и враз угрожающее шуршанье листвы. Он оказался проворен и убил эту змею палкой, потому что, если, по пословице, осенняя муха самая кусачая, то и осенняя змея самая ядовитая.

Сейчас у него не было палки, да и не змея перед ним... Хотя, может, гораздо хуже. Но он и впрямь пожалел на миг, что палки нет. А впрочем, что бы он с нею делал, вот вопрос? От сестры государя, задумавшей брата с трона свергнуть, палкою не оборонишься...

– Что вы еще знаете? – проговорила Катрин сдавленным голосом.

Кажется, она испугалась. Может быть, Алексею следовало ее пожалеть? Но кто жалеет его Елизавету?!

– Сударыня, когда вы спешили удалиться, ваш вуаль слетел – и я видел ваше лицо, – признался Алексей смиренно. – Я знаю, кто вы.

– Так, и что? Кому вы доложили об этом? – резко, повелительно спросила она.