Вальпургиева ночь. Сейчас все планы Темных связаны с ней. Завулон не был бы мастером интриги, если бы не задумал какой-то отвлекающий маневр. Предположим, он знал о тайном наблюдении со стороны Скифа и отправился в нижегородские леса именно с целью отвлечь внимание от Москвы. Распылить наши силы.
А если нет? Если здесь действительно находится что-то важное для Темных?
Я поднял голову, прислушиваясь. Справа и слева от меня высились гнилые, поросшие тимофеевкой деревянные трибуны стадиона. Когда-то на них сидели сотни детишек, громко поддерживали футбольные команды. Я закрыл глаза и представил стадион до разрухи. Солнечный, теплый день. По вытоптанной траве носятся мальчишки в пыльных футболках и растянутых трениках. Судья – сухопарый физрук в очках и спортивном костюме (похожий на нашего Квинта) – строго посвистывает на нарушителей правил.
Сквозь потрескивание палок в костре будто бы донеслось призрачное эхо ребячьих голосов.
Ветер зашелестел в траве.
– Ты ничего не увидишь здесь, потому что ты – Светлый, – сказал я вслух и невольно вжал голову в плечи. Детский звук собственного голоса показался мне жалким, испуганным.
Я открыл глаза.
Проваливай отсюда, как бы говорила мне проржавевшая, покосившаяся судейская вышка вдали.
Проваливай, Светлый мальчишка, – поддержали ее трибуны.
Я бросил в костер салфетку, в которую был завернут бутерброд. Она медленно, словно нехотя, почернела и окуталась огненной бахромой.
Какой-то звук раздался у меня за спиной – и я резко повернулся.
Ничего…
Просто ветер, играющий в футбол комком старой газеты.
Уезжай домой, сказал ветер. Тебе здесь не рады, Светлый. Катись с моего поля – от греха подальше.
Ледяной палец страха пополз вдоль моей спины, пересчитывая позвонки.
Я вскочил, затоптал огонь и быстро пошел прочь – обратно на площадь, обратно к ямам в асфальте, обратно к разбитой гипсовой мечте пионера.
– Я не Светлый, – пробормотал я призракам на трибунах, – честное слово, я свой.
«Ха-ха-ха-ха», – грянули невидимые зрители.
«Ка-тись, ка-тись» – принялись скандировать на трибунах слева и тут же подхватили на трибунах справа.
– Я Темный, – сказал я замершим вдоль дорожки елям, пустым окнам столовой и свинцовому небу, – ну правда же.
Нельзя повернуть время вспять. Нельзя обмануть Изначальные Силы. Я слышал об Иных, которые поменяли сторону, но для это– го требовалось время и по-настоящему сильное моральное потрясение.
Но образы прошлого можно вернуть, пусть ненадолго.
«Ка-тись! Ка-тись!»
Я закрыл глаза и сосредоточился, вспоминая тоскливое, опаленное солнцем лето девяностого года.
Не получалось. Слишком живы были образы настоящего. Слишком ярко горел в душе Свет.
Я упал горячим лицом в мокрую траву.
Ничего нет, шептал я в пустоту, ничего нет – и не было. Только я один, в тишине и безмолвии времени. Я один в этом мире, один в этом космосе.
Не было всех этих лет, не было Тани, Скифа, Нелли, Дозоров. Ничего, кроме пустоты. Пустоты и темноты…
И крошечный лепесток Тьмы беззвучно затрепетал в моей груди.
Пораженно затихли трибуны. Смолк ветер. Замерла листва на деревьях.
Тяжело дыша, я огляделся. Я не узнавал этого места. Похоже, в бессознательном состоянии я ушел далеко от поляны, где меня настигло откровение. Обглоданные временем трибуны стадиона с трудом угадывались в сером тумане вдалеке.
Мне удалось выдать себя за Темного. Пусть это только воскрешенный слепок моей ауры восьмилетней давности – но теперь я здесь свой. Так почему же я по-прежнему не вижу никаких следов тайного лагеря?
Туда должен быть какой-нибудь скрытый вход. Ищи его. Ты по-прежнему в нашем мире.
Около пустого и мрачного спального корпуса я увидел высокий дуб. Трепещущий лепесток Тьмы в моей груди вдруг наклонился и указал на него – будто его затягивало туда ветром. Здесь.
Я вплотную подошел к дубу и опустился на корточки. Под его огромными изогнутыми корнями темнела большая нора. Лепесток Тьмы указывал туда. Сквозь Сумрак в норе виднелась только клубящаяся серая мгла. Сюда, скорей, смелей – словно кто-то невидимый и веселый нашептывал мне на ухо.
Я закрыл глаза и нырнул в нору, как в ледяной омут.
– Это мертвяк, – сказал голос над моей головой.
Я разлепил веки. В траве надо мной стояли трое мальчишек с синими повязками на рукавах.
– Чего ты тут разлегся? – спросил один из них. – Где твоя повязка?
Его лицо показалось мне знакомым.
– Я… не помню, – прошептал я, поднимаясь. Ноги еще дрожали после головокружительного путешествия сквозь пустоту.
– Ты что, по балде стукнутый? – засмеялся другой.