Тайный агент

Ему показалось что он очень долго шел до метро. Он дождался лифта[1] и вдруг понял, что поездка в метро потребует от него больше выдержки, чем он думал. Он не был под землей с того дня, когда после бомбежки оказался замурованным под развалинами. После того случая во время воздушных налетов он забирался на крышу. Лучше погибнуть сразу, чем медленно задыхаться рядом с мертвой кошкой. Пока не закрылись двери лифта, он стоял, стиснув зубы, сдерживая отчаянное желание рвануться к выходу. Нервы сдавали. Он сел на скамью, и стены поплыли вверх. Он обхватил голову руками, чтобы не видеть и не чувствовать спуска. Лифт остановился. Он был под землей.

Чей-то голос произнес: «Помочь вам? Дай джентльмену руку, Конвей». Он почувствовал, как чья-то маленькая липкая ручонка дергает его вверх. Женщина с меховым воротником на тощей шее продолжала: «Конвей всегда помогает в лифте, правда, птенчик?» Бледный мальчуган лет семи нахмурившись держал Д. за руку. Д. сказал:

— О, теперь мне лучше.

Однако белый туннель, затхлый воздух и гром приближавшегося поезда еще действовали на него скверно.

Женщина сказала:

— Вам на запад? Мы вам скажем, где выходить. Вы иностранец, да?

— Да.

— Ну что ж, иностранец так иностранец.

Он почувствовал, что его ведут по длинному коридору. Ребенок был одет ужасно — короткие плисовые штанишки, лимонно-желтый джемпер и школьная шапочка — коричневая в розоватую полоску. Женщина сказала:

— Конвей меня очень беспокоит. Доктор говорит, что это у него возрастное. Но его отец страдал язвой двенадцатиперстной кишки.

Спасения не было. Они загнали его в вагон, и он оказался зажатым между ними. Она продолжала:

— Понимаете, мальчик сопит. Закрой рот, Конвей. Джентльмен не собирается осматривать твои гланды.

В вагоне было немного людей. В поезде за ним наверняка не следили. Неужели что-нибудь произойдет на Гайд-парк-корнер? А может быть, он преувеличивает опасность? Ведь он в Англии. Но тут же вспомнились наглая ухмылка шофера на дороге из Дувра и пуля в подворотне. Женщина сказала:

— Беда в том, что Конвей совсем не ест фруктов.

Д. осенило:

— Вам далеко ехать?

— Хай-стрит-Кенсингтон. Мы едем в магазин Баркера. На этом мальчике все просто горит.

— Может быть, вы разрешите мне подвезти вас на такси...

— О, нам бы не хотелось затруднять вас. В метро быстрее.

Он сидел в напряженной, скованной позе. Поезд прибыл на станцию «Пикадилли» и снова с грохотом вошел в туннель. Вот с таким же в точности грохотом идет взрывная волна после падения фугасной бомбы, неся с собой запах смерти и крики боли.

Он сказал:

— Я думаю, что это будет приятно Конвею...

— Смешное имя, не правда ли? Мы с мужем были на выставке Конвея Тирля как раз перед тем, как малыш появился на свет. Мужу это имя показалось занятным. «Вот имя, которое подойдет для нашего ребенка, если это будет мальчик», — сказал муж. И мы тогда же решили, что это хорошая примета.

— Возможно, мальчик любит покататься?

— О нет, в такси его укачивает. В этом смысле он просто ужасный ребенок. В автобусе все хорошо и в метро тоже. Хотя были, чего говорить, времена, когда я стыдилась входить с ним в лифт. И окружающим было неловко. Вы не успеете и рта раскрыть, как он уже готов.

Договориться с этой дамой было невозможно. А впрочем, что могло с ним случиться? Свои главные козыри они уже выложили. В их распоряжении оставалось последнее средство — убийство. Правда, трудно представить, как сам Л. будет участвовать в таком деле, — у него есть удивительная способность в нужную минуту превращаться в стороннего наблюдателя.

— Ну, вот вы и приехали, — сказала она. — Это ваша остановка. Очень приятно было побеседовать. Дай джентльмену ручку, Конвей.

Д. механически пожал протянутые ему липкие пальчики и поднялся навстречу туманному утру.

Воздух был полон веселого гама. Все кричали так, будто праздновали великую победу. Тротуар у Найтсбриджа был запружен народом. Через дорогу из низкой желтой пелены тумана торчала верхушка ворот Гайд-парка. С другой стороны над грязными клочьями тумана можно было разглядеть колесницу, запряженную четверкой вздыбленных лошадей. Все пространство вокруг госпиталя Святого Георга было забито автобусами, постепенно их поглощал туман, и они исчезали, как крокодилы в болоте. Послышался какой-то свист. Появилась инвалидная коляска. Владелец одной рукой крутил колесо, другой — прижимал к губам флейту — печальный прогресс в области музыкального оформления нищеты. Мотив упорно ему не давался, флейта пищала, словно воздух выходил из резиновой свинки, сжимаемой детским кулачком. Дощечка на груди инвалида извещала: «Жертва газовой атаки 1917 года. Нет одного легкого». Желтый туман сомкнулся за его спиной. Толпа продолжала весело гомонить.