Читаем Тайное имя — ЙХВХ полностью

Через полтора часа они въезжали в Зихрон-Яков. Как не уезжала. Но чтоб в кровь изрезалась узнаванием, так нет — предчувствие катастрофы было острей. Что-то надо предпринимать! Когда Александр возвратился из Америки, первой ему повстречалась Сарра. Она бы не удивилась, если бы сегодня первым ей повстречался он. Но ниспосылаемые нам знамения ничего общего не имеют с той псевдознаменательностью, на которую мы падки.

— Добро пожаловать, Сарра!

Навстречу шел сапожник Ревиндер, у которого рыжая кошка разродилась котятами из черного панбархата. Арон еще пожал плечами: наука умеет много гитик, а природа и того больше.

Сарру ожидал разговор с отцом, по своим результатам предсказуемый. Чтобы не кричать на всю околицу, пришлось забыть о слуховой трубке. Сарра послюнила карандаш — карандаш был в кожаном колпачке, как сокол. «За гет он хочет назад свои пятьдесят тысяч. Раввинский суд решит в его пользу». Прочитав, Эфраим-Фишель покачал головой:

— Новая вещь сразу после покупки теряет до половины своей стоимости.

Сарра написала: «Не совсем новая. Бывшая в употреблении».

Отец снова покачал головой:

— Он был предупрежден и не возражал. А физическим изъяном Тора это не считает. Если товар бракованный, почему сразу не вернул, а продолжал пользоваться? Ничего ему не полагается.

«Иначе он не согласится на развод. Для него это дело принципа», — пишет Сарра.

— Когда ведешь дела, главный принцип — отказ от принципов.

«Я на всю жизнь останусь госпожой Авраам».

— Недолго ж ты жить собралась. Погоди, он быстрый, завтра захочет снова жениться. Увидишь, он еще нам заплатит. Надо уметь выжидать.

Эфраим-Фишель скорей умрет под пыткой, чем расстанется с пятьюдесятью тысячами. Пожалуйста, если кто-то захочет перекупить Сарру, другой такой же Хаим… Тысяч за семьдесят пять… ну, ладно, за семьдесят. Торгуясь с самим собою, он сбавил цену до шестидесяти. Десять тысяч тоже деньги. Но ни пиастром меньше.

— Ну что? — спросила караулившая за дверью Ривка.

Она выжидающе смотрела на сестру, сцепив пальцы под животом, будто держала перед собой шестимесячный арбуз.

— Можешь спать спокойно. Остаюсь замужней женщиной.

Сарра уже привыкла, что им по хозяйству помогает супружеская пара из Бурджи — и что Алекс гарцует во главе своих гидеонов. Есть кому напомнить шомерам, что рубежи Зихрон-Якова священны. Кстати, у шомеров клятва пострашней, чем у гидеонов.

Арон приехал через два дня, как всегда вместе с Авшаломом. Ввиду Сарриного возвращения с Авшаломом надо было что-то решать. С одной стороны, помолвка не расторгнута, Авшалом и Ривка все еще тили-тили-тесто, хотя свадебный пирог им испечь и не удастся. С другой стороны, Сарра остается замужней женщиной. Это значит, что в «будущих зятьях» Авшалом может засидеться. Ривку это устраивало: жених, муж, чичисбей, пусть даже фиктивный, лучше, чем ничего.

Александра это тоже устраивало — без комментариев.

И Арону так было проще. К семейным узам у турок особое отношение. Когда Авшалом попался в арабском платье на синайской границе — Арон в два счета добился его освобождения. «Ваше высокопревосходительство, Авшалом Файнберг помимо того, что выполнял мое поручение как мой служащий, еще и помолвлен с моей сестрой». — «Так бы сразу и сказали, Гарун-эфенди».

Что до Общества мелкого кредита, то, по мнению его главного пайщика Эфраима-Фишеля, чем меньше всех этих мужей, зятьев и прочих прихлебателей, тем больше нам останется.

— А как тебе с прислугой под одной крышей? — спросила Сарра.

— Без компликаций, — отвечала Ривка. — Это московиц на твое смотрит, как на свое, считает, что по справедливости все должно быть общим. А моим арабам до справедливости дела нет. К тому же их необязательно усаживать с собою за один стол.

Еще со времен праотца Авраама возлежащий во главе стола вкушает вместе с чадами, домочадцами, слугами, рабами. И кто подает к столу, тот, подав, присоединяется к остальным. То-то рабов вооружали в случае нападения.

— Алекс больше не спит с нами, — ни с того ни с сего сказала Ривка.

Вначале они спали вместе, и взрослые, и дети. Ленты, кружева, стоячие воротнички, канотье, а спят, как в ночлежке. Матрасы лежали вплотную, и семья укладывалась на полу с патриархом во главе. И совместный сон, и общая опочивальня закрепляли за детьми их неотъемлемое право по ночам или под утро прибегать к родителям. Вот она, Кровать Родная.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза