Читаем Тайное имя — ЙХВХ полностью

— Дё бьер, — кивнул официант.

— Нет, — сказала она, — мне лимонаду.

Калиш не понимал, что произошло, чем провинился.

— Ты хотела венский шницель?

— Расхотелось, — и спросила по-арабски: — Полковник, у которого рога растут из щек, что он ел?

— Бараньи котлеты со спаржей, саидати.

— Нам тоже. И подай так, чтоб эфенди видел, что мы едим. Ему будет приятно.

— Да, саидати.

— Ты скоро будешь гауптманом, — сказала Сарра Калишу.

Калиш молчал и больше ни о чем не спрашивал. Но когда, простившись с секретарем Джемаль-паши и его пернатой женой, герр оберст поравнялся с их столиком, то первые его слова были:

— Одобряю. А венский шницель надо в Вене есть. В «Виннервальде», в Пратере. Не бывали? Запомните: «Виннервальд» в Пратере. Там отпразднуете свое производство в гауптманы. А на десерт здесь советую… м-м… — Калиш поспешил пододвинуть ему стул. Обернутый белым флагом «ученик чародея» как раз менял тарелки. — Все эти «крем-саварен» я не люблю. Это для гризеток. Возьмите просто виноград с сыром. И зеленый шартрез. Пур муа оси юн шартрез.

— Уи, мосье ле колонель.

— А вы, мадам, живете в Хайфе?

(Абсолютно естественно, что человек светский, оберст не упомянул мосье Авраама. Аб-со-лют-но.)

— В двадцати километрах южнее Хайфы, герр оберст.

— Занимаетесь животноводством?

— Разведением виноградников. Мы производим вина.

Принесли бри, виноград и в приталенных рюмках шартрезу «по поясок».

— Ваше здоровье! Мадам, обер-лейтенант.

Отпили.

— Вы не считаете, — оберст медленно катал между большим и указательным пальцами ножку рюмки, — что на арабской земле лучше разводить баранов, чем виноград?

Щеки, которые хотелось расцеловать, вспыхнули.

— Но это не арабская земля, мы ее выкупили. Выкупай брата своего из рабства.

— Простите?

— Так учит Библия. Мы в родстве с этой землей.

— Евреи хотят провозгласить в Палестине свое государство, я слышал об этом. А что вы скажете об этом, обер-лейтенант?

Калиш, австро-венгерец Моисеева закона, раскрыл рот, чтобы что-то промямлить: зогтер, учитывая, что впервые такая мысль была высказана жителем Вены, ныне покоящимся на Центральном кладбище… Но этот вопрос, обращенный к подчиненному, был чисто риторическим и не предполагал ответа.

— В британской армии в Дарданеллах, — продолжал оберст, — есть комбатанты из числа евреев, проживающих в Палестине. Это может сказаться на отношении турецких властей к евреям.

«Хаим уверял Карассо, что палестинские евреи сама лояльность. Возможно, шомеры… но не мы».

— Вы нравы, герр оберст. До сегодняшнего утра я в этом сомневалась, но теперь вижу, что вы совершенно правы, герр оберст. Полностью с вами согласна.

Калиш сидел как на иголках. Любви в нем не поубавилось, даже совсем наоборот, настолько, что стал вопрос: кого он больше трепещет, Сарры или начальства.

— Рад слышать, — оберст допил свой ликер и встал. — Мадам, — кивок. — До завтра, мой дорогой, — он игриво похлопал Калиша по плечу — косвенная развязность в отношении мадам Авраам? Или просто его пузырь не терпел отсрочки, и следовало изящно ретироваться. Никто не устоит перед желанием.

На обратном пути Калиш, как ему ни хотелось, ни разу не осмелился ее обнять, и самое большее, на что чувствовал себя вправе, это вот так держать ее руку в своих.

— Я могу к тебе зайти? — спросил он, боясь встретить отказ.

Заколебалась.

— Да, — сказать «нет» ей не позволила совесть.

— Сарра, любимая, — говорил он, — я не спрашиваю тебя ни о чем: замужем ли ты, есть ли у тебя семья.

— Я была замужем, но я развожусь. Поэтому я и уехала домой. Только не говори, что хочешь на мне жениться. Брак без любви — хватит с меня.

— Но, Сарра, я люблю…

— За двоих? Так не бывает. Это обед на одного. Когда его съедают вдвоем, то встают из-за стола голодными. Порций должно быть две.

— Я прошу тебя, не говори сразу «нет». Теперь меня уже точно не убьют. Мы поселимся в Вене.

— Я уже жила в Константинополе. И вообще вот что я тебе скажу. Не женись на востоке, где мужья покупают жен. Женись там, где жены покупают себе мужей, как это делается у вас.

— Сарра, мы же еще увидимся. Хайфа — это близко.

— Нет, это был первый и последний раз. Если тебе тяжело, можешь не провожать меня.

— Сарра!

— Мы враги, Зепп. Ты австриец. Ты — поколение пустыни. Я приняла решение, я буду сражаться за англичан.

<p>На путях к НИЛИ</p><p>Америка как источник агорафобии<a l:href="#n_64" type="note">[64]</a></p>

«Эйн давар шеомед лифней арацон — нет такой преграды, что устояла бы перед желанием. Ваши двойки объясняются недостатком желания — вовсе не вашей тупостью». А еврейские второгодники вздыхают: «Наши желания суть наши потребности, господин учитель». Тут вздыхает учитель: никто не устоит перед потребностью.

А тем более перед нестерпимой потребностью утолить боль, когда выход один — которым воспользовалась Сарра. (Какая из Сарр, та, что жила в семнадцатом веке или в двадцатом?) Только не промахнись в темноте, не усложняй задачу Ангелу Смерти.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза