Тайное имя — ЙХВХ

— A-а, ты уже увидела… Выходит, это была дуэль… Неужели тебе неясно: если бы на них напали бедуины, они бы раненого Лишанского десять раз добили и обобрали.

Слова Наамана да Сарре в уши. Своего добился-таки. Она не может больше видеть Ёсика, не то что спать с ним под одной крышей. Или наоборот, она должна принадлежать ему как победителю, и непреодолимое отвращение к нему должно смениться столь же непреодолимой страстью. О женщина, имя тебе…

Но она «больше не Сарра», вероломство более не ее родовой признак. Возвратившаяся из Хадеры Това неожиданно для себя нашла ее здесь, в Зихрон-Якове.

— Я больше не Сарра, я не знаю, что я. Сион, турки, наша борьба — мне все равно.

Перестать быть собою нельзя, можно «перестать быть». Точка. «Закрыть глазок иллюминатора» без того, чтобы самому это констатировать.

Но отлаженный механизм НИЛИ возбуждает ее, не дает взору потухнуть. Как пробковая лодочка не пойдет ко дну, так и Сарра не могла пасть духом и опуститься телом — сойти в могилу. Лошадиной трелью заливался в стойле Цвийка: взнуздай меня, сестрица! В арендованном ею где-то привокзальном буфете скапливалась, с каждым паровозным свистком, с каждым проезжавшим составом, выручка: доставь меня по назначению, хозяйка!

Почему она обязана слушать Московичи? Почему цистерна с желчью должна быть обязательно права? Авшалом, видите ли, его любил… Авшалом не любил никого, кроме отца. А что ему Московичи, отверженный всеми мизерабль? Максимум: «Ну ладно, иди сюда, мохнатый». Нет, не убивал Ёсик Авшалома, Нааман это специально. Нааман — смерть моя, сказала Това.

Да только Нааман не просто был уверен в обратном, он хотел уверить в этом всех: Лишанский застрелил. И чтобы это доказать, Московичи готов свершить подвиг силы беспримерной, равный подвигу тех, что жизни свои отдали — или еще отдадут — за Сион. Он отправится по следам Авшалома и Лишанского, как отправляются по следам исчезнувшей экспедиции — с намерением установить правдивую картину случившегося. Но и с негласным заданием самому себе: в обход НИЛИ передать британцам документ исключительной важности, дабы выйти уже наконец из тени. Осталось заполучить такой документ.

Офицер родом из Дулциньо, места последнего упокоения Саббатая Цви, убежден, что хозяин заведения, куда он захаживал, но откуда уже самостоятельно выбраться не мог, разделяет его чувства к туркам:

Мы с тобой родные братья,
я албанец, ты еврей.
Наши крепкие объятья
Страх и ужас для пашей.

Столетиями пестовавшие лояльность покоренных наций, османы не продвинулись в этом ни на шаг, как не продвинулись в этом ни австрийцы, ни русские. Что с того, что Исраэль Шохат изучал право в Стамбуле, а эмир Абдулла, пленивший турецкий военный оркестр, был до войны вицеспикером меджлиса. Хочешь забвения своей национальной идейки каждым из народцев-инородцев, подай пример, отрекись от идеи собственного величия, не долдонь с утра до вечера о Вечном Государстве Османов, где курд в обнимку с армянином поют здравицу Султану.

Албанцы — чеченцы Балкан. Неустрашимы перед лицом врага и продажны за спиной друга. Куштим Хамдия — так звали офицера-арнаута — под шквальным огнем пенджабских стрелков поднимает в атаку свой курдюк и красуется потом турецкой медалью на груди. И он же выкрадет схему фортификаций фон Крессенштейна на подступах к Беэр-Шеве и карту городских колодцев, чтобы с этим перебежать к британцам. Без помощи местных о таком рискованном предприятии можно было забыть. Но… «я албанец, ты еврей», Хамдия и Московичи после обоюдного прощупывания объяснились друг другу в ненависти к туркам. Начало было положено.

Некто Валид, поставщик виски, умевший держать равновесие, крутя педали, сообщил им адрес в Хан-Юнисе — в обмен на резинчатоколесный «Свифт». Надо только сказать: «Я от Валида», и всё тебе будет, и одежда, и лошадь.

В Хан-Юнис прибыли под видом торговцев бахуром: благовонными смолами, сандалом, ароматическими палочками, бахурницами, ладаном, кадильницами. Евреи, в особенности сефарды, нередко этим промышляют. Рассчитавшись товаром, они переоделись в арабское платье и пересели на лошадей. В провожатые им был придан мальчик лет десяти. Снова Гамаль — популярное имя среди тех, для кого верблюд свидетельство мощи и достатка.

— Недавно два еврея шли к британцам, и одного убили. Не слыхал?

Вместо ответа Гамаль-2 важно протянул ладонь. Когда дети ведут себя как взрослые, «в спокойствии чинном», это забавляет стороннего наблюдателя. Но Нааман не был сторонним наблюдателем. Он лихорадочным движением протянул Гамалю Второму серебряную монету. «Фигасе!» — подумал ребенок. Правда, дома у него монету отберут — злейшие враги человеку домашние его!