– А я-то надеялся на чудо, – Бен теребил бело-голубое одеяло, – думал ты скажешь мне: «Бен, я знаю, ты не мог этого сделать, ты не способен».
Иден присела на край кровати:
– Пожалуйста, расскажи мне все по порядку, Бен. Докажи мне, что ты не виноват!
Бен зло усмехнулся.
– Я не смог убедить в этом даже моего адвоката.
– Но у меня больше оснований верить тебе, чем у твоего адвоката. Слуги закона призваны все подвергать сомнению.
– У Шарон, как ни у кого другого, были основания поверить мне, но даже она…, – Бен покачал головой.
– И она тоже?
Бен закрыл лицо руками.
– Я никогда не мог понять Шарон. Я жалел ее. Я знаю, она любила меня и в глубине души, наверное, верила в мою невиновность. В качестве свидетеля на суде она говорила обо мне только хорошее. Но все это пресекалось и выворачивалось наизнанку «знатоками». В общем, они добились того, чтобы сделать из меня последнего извращенца. Улики были слишком очевидны. Я сам уже наполовину согласился (какой у меня еще был выбор?). Так что Шарон нельзя ни в чем винить, не она подвела меня под виселицу.
«А ведь он был действительно счастлив в браке», – подумала Иден. Он до сих пор говорил о ней с любовью.
– Расскажи мне все, – Иден подвинулась ближе к нему, теперь она различала в темноте очертания его носа, белки глаз.
И он начал рассказывать.
Он описал ей изменения в поведении Блисс, его подозрения насчет молодого человека с бегающими глазами. Ему тяжело давались слова. Он часто останавливался, делал большие паузы.
– Я чувствую, что гораздо больше виноват в том, что мы с Шарон не придавали значения тому, что ее воспитательнице сразу же бросилось в глаза. Например, мастурбация. Мы думали, что не стоит из этого раздувать проблему. Как бы ты поступила, если бы Кэсси начала заниматься самоудовлетворением каждый день?
– Как и ты, думаю. Даже не знаю, Кэсси вроде бы никогда этим не занималась, насколько мне известно.
– Воспитательница выудила у Блисс, что якобы я лазил ей туда пальцем. Вот и все. Меня арестовали, потом отпустили под залог, несколько месяцев до суда я жил у брата и его жены. Мне не было разрешено видеть дочь вообще. Сначала я думал, что ей это, наверное, приснилось. Иногда я укутывал ее и прижимал к себе, читал перед сном какую-нибудь сказку.
– Может это была подлая шутка ее воспитательницы?
– Хорошо, если бы было так. Но она умная женщина, думаю, она знала, с чем имеет дело и была осторожна и внимательна с фактами и заявлениями. У них в детском саду были занятия на тему «Плохое и хорошее обращение с детьми». Может, Блисс что-то напутала. Просто решила, что это произошло с ней, а ничего и не случилось. Но, не дай Бог, если ее действительно соблазнили; а я все больше склоняюсь к этой мысли. Понимаешь, она смогла воспроизвести все в таких деталях. Вот что она в конце концов рассказала работникам из службы защиты детей: несколько раз – они полагали, что это было не раз, однако, не больше, чем два или три – Блисс просыпалась среди ночи, и ее папочка ложился рядом с ней, крепко обнимая ее и гладя по спине. Он расстегивал пижаму и… Он говорил, что ей будет приятно, что он делает так и маме тоже, и маме это нравится. Он говорил, что это – секрет, который она никому не должна выдавать. Еще она сказала, что боялась, и что ей было больно.
Бен посмотрел в окно. Стояла тишина. У Иден бешено стучало сердце. Она опять вспомнила прошедшую ночь.
Он такой страстный любовник. Она сидит рука об руку с этим человеком. Кайл и Лу верят ему, конечно, потому что знают его очень долго.
– Бен, – сказала Иден, – мне с трудом верится, что четырехлетний ребенок мог такое выдумать.
– Согласен. Такое трудно вообразить. Она говорила, что было темно, и самого мужчину она никогда не видела, потому что он все время стоял сзади. А она называла его папочкой, и он отзывался. Может быть, это случилось где-то в другом месте, а она спутала и решила, что в ее собственной комнате. Или может, превратив мужчину в меня, она не так боялась. Ночи напролет я ломал голову над тем, что же произошло. И до сих пор ломаю.
– А кто еще мог бы это сделать?
– Не имею понятия. Все попадали под мое подозрение, рано или поздно. Даже мой брат Сэм, даже мой лучший друг Алекс, даже больной раком отец Шарон. Тот молодой человек с бегающими глазами был главным кандидатом. Но почему она свалила все на меня? Почему она сказала, что все произошло в ее комнате? Если только не он велел ей так говорить… – Бен вздохнул. – Иден, это сведет меня с ума. Все эти полтора года я провел, пытаясь вычислить, кто это мог быть. Но если бы мне это и удалось, меня бы все равно не стали слушать…, – он хлопнул себя по бедру. – Они не дают мне поговорить с ней, понимаешь? Мне надо лишь несколько минут, и я бы все понял.
– Бен… может ты ходил во сне или…
– Нет, черт возьми, я не мог ходить во сне! – В его голосе отчетливо звучала злоба.
– Прости.