Тайна дразнит разум

Из кафедрального собора вышел плотный горожанин, в серой блузе, с простеньким галстуком. У христианина залысина мудреца и черный взгляд йога.

— Скажите, пожалуйста, — обратился ученый к незнакомцу, — эти южные врата название имеют?

— Да, Византийские, — приветливо ответил тот и сразу проявил завидное гостеприимство. — Как устроились? Как самочувствие? В чем нуждаетесь, голубчик?

Интуриста тронуло теплое внимание:

— Все хорошо. Нет лишь «Путеводителя» в продаже.

— Верно! С бумагой у нас пока туговато. — Он представился коренным жителем, любителем старины и фольклора: — Вас интересуют местные легенды?

— О, безусловно! Одна легенда мне известна. — Немец глазами поискал золотой крест собора с металлическим голубем: — Если птица слетит, то Новгород навеки исчезнет.

Дорогой читатель, фашистский снаряд собьет легендарного голубя, но город воспрянет из пепла.

Задушевность голоса новгородца подсказала гегельянцу, что перед ним человек, далекий от логических конструкций:

— Выйдет богатырь в бело поле силушку поразмять. Возьмет ком снега и катит его, пока тот не упрется в небо. Затем вытащит меч, пообтешет глыбу с четырех сторон, а на маковку наденет свой златошлем. Вот и стоит витязь краше и выше всех!

— Феноменальная образность! Идеальная простота!

— Храм, заметьте, первая школа абстрактного мышления…

Столь неожиданное замечание собеседника слегка насторожило доктора философии: «Кажется, опять ошибка». А тот продолжал:

— Простые люди видели на иконостасе портреты Зенона, Диогена, Платона, Аристотеля и других античных мыслителей. — Новгородец кивнул на храм: — Под этими сводами народ познавал отвлеченные понятия, как-то: «сущий», «присущий», «вездесущий», «вечносущий». Достаточно слово «бог» заменить «духом» или «материей» — налицо две основы противоположных мировоззрений.

Его ясно-черные глаза полны откровения. Такой взгляд бывает у детей и великих ученых. Гегельянец почувствовал, что перед ним не рядовой любитель старины, а учитель Иванова:

— Вы есть господин Калугин? Я с вашим учеником беседовал. Он сказал, что вы открыто философствуете. И мне хотелось бы…

— Простите! — смутился новгородец. — Я не специалист, а любитель…

— О, я превыше всего любовь к мудрости ставлю! И над чем же вы сейчас размышляете, господин Калугин?

— Москва готовит к изданию «Философские тетради» Ленина. В них центральное место — конспект «Науки логики»…

— О, Гегель есть мой кумир! — провозгласил гегельянец и вспомнил, что в 1914 году он видел в Бернской библиотеке эмигранта Ульянова, ежедневно штудировавшего Гегеля в подлиннике.

— Господин профессор, как думаете, зачем Ленин использует показатели точных наук — аксиомы, формулы, фигуры?

— Это есть случайность: русская мысль вне расчета…

— Простите! — Собеседник выдвинул ладонь. — А что, если Ленин заложил фундамент для возведения диалектики, точной, как математика?! Придет время, когда экономика и машины заставят людей мыслить точными величинами. Не предугадал ли гений судьбу философии — могущей стать алгеброй прогресса?

— О, вы идеально выразились! Мне мыслилось, что в России философия является только алгеброй революции, и вдруг слышу — она претендует на роль алгебры прогресса. Это есть новое!

— Не совсем, батенька! Еще Маркс сказал: нет науки без числа. Не так ли?

— Безусловно! Философская наука должна рано или поздно числом овладеть. Гегель об этом мечтал. И ваш покорный слуга эту проблему пытается решить. Вероятно, в этом вопросе приоритет за нами, немцами, будет?

— Но, но! Время покажет! — улыбнулся новгородец, панамкой указывая на трехэтажный дом с балкончиками: — Самый верх. Губполитпросвет. Спросите начальника Пучежского. Он, Александр Михайлович, закончил комвуз. В курсе всех современных философских течений…

Курт Шарф приподнял фетровую шляпу. И они по-доброму распрощались.

МИССИОНЕР ДЕЙСТВУЕТ

Поначалу Шарф руководствовался апофегмой Вейца: «НЭП — наглядный этап падения». Но первый же новгородский день заставил интуриста усомниться в истинности этого афоризма.

Древние храмы целы, памятник Микешина на месте, по радио звучат «Богатырская симфония» и светлые, бодрые песни; да и большевики не похожи на громил: господин Калугин, безусловно, неверующий и сторонник Ленина, но он культурен, воспитан, обаятелен, хотя в некотором смысле — сфинкс номер четыре.

Совсем иной господин Пучежский: Аполлон, Демосфен, а субстанция — красный начетчик, — ни одной свежей мысли. Великий Гегель верил, что диалектика рано или поздно станет наукой наук, а он, признавая закон развития, с издевкой отрицает такую возможность развития философии. Он, агностик, поносит всех оптимистов, всех Калугиных, которые верят в прогресс логики. Он не признает аксиом, формул, фигур для вооружения метода. Своим идейным учителем называет Зиновьева и убежден, что архивариус во сто крат умнее Калугина.

Отложив перо, Курт Шарф захлопнул дневник и оглянулся на дверь номера: из коридора гостиницы послышались приближающиеся шаги.