Тайна дразнит разум

Из баульчика он извлек фотоаппарат. Класс-камера, с короткими мехами и подвижным объективом, выпущенная еще фирмой Герц-Аншлюц, заметно поизносилась. Но хозяин привязывался к вещам и не спешил расставаться с ними.

Ему показалось, что за дверью кто-то подглядывает в замочную скважину. Он рванулся в коридор и упрекнул себя за излишнюю мнительность.

РУССКИЙ СФИНКС

В столовой гостиницы Шарф, заказав кофе, глазами искал женщину с рыжей копной на голове. Попутчица притаилась и не дает о себе знать.

К столу подсела оригинальная блондинка в матросской блузке: лицо юной Гретхен, а бюст содержательницы бара. Она спешила. Заранее рассчиталась с официанткой и взглянула на визави:

— Вы случайно не из Парижа?

— Из Берлина, доктор философии.

Ее синие глаза сразу потухли. А он, напротив, заинтересовался белокурой славянкой: «Не дочь ли Вейца?»

— Гретхен, вы есть новгородка?

— Ленинградка. Я тут проездом.

Дочь Вейца тоже ленинградка. Бывший дипломат поставил контрольный вопрос:

— Вы с родителями живете?

— Нет, мать скончалась, отец за границей.

«Она», — утвердился он в своей догадке. Однако не спешил с обменом марок. Вейц предупредил: «Только в день прибытия машин; и только по инициативе моей дочки».

— У вас высшее образование?

— Университет, — сухо ответила она, орудуя ножом и вилкой.

Дочь Вейца тоже с университетским образованием и, как заверил отец-регент, «она с необычной партитурой в голове».

— Скажите, пожалуйста, вас средневековье привлекает?

— Сейчас меня привлекает загадка памятника России…

— О, русский сфинкс! — усмехнулся он.

— Не спешите иронизировать! — строго предупредила она и, продолжая смаковать постную ветчину с горошком, пересказала письмо, адресованное Микешину. — На пьедестале я насчитала десять ссыльных: Марфа Борецкая, Адашев, Сильвестр, Воротынский, Никон, Меншиков, Суворов, Сперанский, Пушкин и Лермонтов. А где десять — возможен и одиннадцатый.

— Очевидная невероятность! — искренне согласился доктор философии и тут же заметил: — Разгадка сфинкса и женский ум!

— По-вашему, — вспыхнула она, — мы годны лишь для кухни и воспитания детей?

— Абсолютная истина! — Он представился профессором Берлинского университета и был уверен, что русская не рискнет спорить с ученым: — История ни одной женщины-мыслителя не знает!

— А Гипатия?

— Она не Аристотель! Ее познания в области математики, астрономии, философии без самостоятельного мышления. Вам известна судьба Гипатии?

— Да! — гордо вскинула голову Гретхен. — Фанатики морскими ракушками растерзали ее до костей. Так что?!

— У вас, медхен, тоже есть познания, но вы никогда не сможете оригинально мыслить.

— Сможем! — звякнула она вилкой о тарелку. — Из века в век мы занимались хозяйством, а вы охотились, воевали, совершенствовались в борьбе. Потому и нет пока среди нас Аристотеля. Но пришло время во всем сравняться с вами, представителями «сильного пола». И прежде всего в логике!

— Феноменально! — засмеялся немец, думая: «Вот она, необычная партитура в голове». — Вам логика противопоказана.

— Я докажу обратное! — с обидой в голосе проговорила она и пригласила его к памятнику Тысячелетию: — Завтра в три!

И, не прощаясь, Гретхен быстро вышла из столовой.

Немец пригласил к столу флегматичную официантку и, расплачиваясь, вспомнил деда с кнутом: «Старик есть сфинкс номер один, а Гретхен — сфинкс номер два. Ее партитуру прочитать не просто: святые глаза и дьявольски цепкие пальцы, как щипцы для сахара». Он знал, что эти образы будут преследовать его долгое время. Эта навязчивость раздражала гегельянца, и он хотел избавиться от нее.

Вышагивая по Московской улице, интурист стал отвлекаться чтением вывесок, объявлений и разных афиш. И вот, как назло, портрет одной артистки закрепил в его сознании образ сфинкса номер два. Художник подчеркнул контраст: личико рафаэлевской мадонны, а грудь натурщицы Рубенса. Она загадочно улыбалась: «Я докажу обратное!» Феноменально! В России даже кафешантанные певицы изучают логику и пытаются разгадать микешинского сфинкса. Интересно, что произойдет в день прибытия автомобилей? Что она запоет во время обмена марками?

Ярославово дворище показали сразу, а вот древнее расположение Немецкого двора не могли определить и заспорили. Та же картина в старинном замке. На вопрос: «Где Магдебургские врата?» прохожие отвечали вразнобой:

— Нет таких! Есть Византийские…

— Чего брешешь! — вмешался тощий, в широком галифе. — На Софии — Корсунские!

— Не Корсунские, а Сигтунские! — уточнил усатый, в очках. — Прямо через арку и направо…

Арочный проезд настолько быстро вывел к Софийскому собору, что Шарф сразу оказался у подножия белой неоглядной выси с темным портиком, похожим на искусственный грот. Странно! Главный вход православного храма отдан иноземной реалии: рельефные пластины из бронзы прославляли католических святых, пасторов и немецких мастеров. Такое возможно только на Руси!