Таймер

– Эй,– донеслось из комнаты,– если ты не знаешь, как выглядят яблоки, вернись в комнату, я найду тебе картинку в Интернете. Самой мне к тебе идти лень. А котлеты оставь на завтра!

–Уже почти завтра,– ответил я.– На часах без трёх минут полночь!

Теперь уже не вороватым, а самым хозяйским жестом, я достал сковороду и соорудил бутерброды для двоих, щедро обмазав каждый всем набором соусов, обнаруженных в холодильнике.

Наверное, таков девиз нашего нынешнего дня: сиди рядом и жуй. Мы сели и стали жевать. Таня свесила ноги с кровати, набросила на них одеяло, поворчала на обилие майонеза и кетчупа, стряхнула половину на тарелку, но всё же не без аппетита перекусила.

Мы жевали, и это было не по-киношному — обычно, по-человечески. К тому же мы один раз сегодня уже ели, вряд ли режиссёрам пришло бы в голову нас накормить ещё раз. Только в жизни люди, вернувшись из кафе, могут соблазниться содержимым домашнего холодильника. А для кино это – фи, бытовуха.

По-киношному всегда было с Верой. Сплошной арт-хаус. С ней бытовуха не прокатит.

Я откусил от бутерброда, измазавшись соусом, тут же вытер губы широким движением руки. Нагоняй от Тани не заставил себя ждать.

– Арсенька, салфетки же есть. Принеси.

– Да ну, лень,– отмахнулся я,– да и салфетки эти – девчоночьи примочки.

– Знаешь, Арсенька, некоторые вещи совершенно не умаляют вашего мужицкого супергеройства. Вот, как салфетки. Или прихватки. Ну зачем мучиться, тащить горячий противень голыми руками? Чтобы потом геройствовать в ожоговом центре? Это всё равно, что я стану кичиться перед начальством умением ставить клизмы без перчаток!

Я на миг перестал жевать. «Клизмы без перчаток» не добавили аппетита. Но за салфетками всё-таки не пойду.

–Тогда не забудь вымыть руки, прежде чем ляжешь в постель. Предплечье в кетчупе не относится к числу моих любимых блюд.

Слово «блюдо» напомнило о странноватой соседке с исчезающего этажа. Может, предложить Тане игру: раскладывать на ингредиенты всяких родных и приятелей? Кого угодно: дядю и тётю моих, например, или учительницу геометрии, скажем. Какие они блюда? Наверное, интереснее было бы обсуждать общих знакомых, а таких у нас с Таней маловато.

– Тань…

– Что, хочешь предложить мне ещё одно яблоко? Не стоит, опять ведь обманешь!

– Я о другом хотел поговорить. О Вере…

– О религии?

– Нет, о Вере Выгодской, о девушке из 96-й квартиры.

– О твоей девушке? – Таня жевала котлету.

– Она не моя девушка. Но может ею стать,– я хватанул кусок бутерброда, особенно щедро сдобренный горчицей. Прослезился и часто задышал, стараясь унять огненную горечь во рту.

– Благословения моего ждёшь? Очень трогательно. Слёзы, одышка! Я оценила твоё доверие.

– Ты не против? – я продышался и отёр слёзы.

– Чего? Ваших отношений? Нет, не против. Я ведь тоже не твоя девушка, Арсенька. Эх, горчица и правда ядрёная.

«Хорошо, что есть горчица,– подумала Таня,– она позволяет мне не вымучивать улыбку, которая однозначно не получилась бы искренней».

Таня представила себе, как улыбается в несколько этапов: сначала это была бы гримаса, потом кое-как губы свезло бы наискось, выгнуло неестественной волной, и только тогда Таня старательно, по воспоминаниям, как выглядит её настоящая улыбка, попыталась бы вылепить на лице что-то хоть отдалённо похожее. Мастерство скульптора сейчас наверняка изменило бы: ни красивых изгибов, ни правдоподобной естественности. Поэтому просто счастье, что Арсений затеял разговор о сопернице под аккомпанемент горчичных жгучих нот.

– Не против, если она будет в нашей жизни?

– В нашей жизни, Арсенька? В нашей жизни ей взяться неоткуда и делать ей там нечего. Она всегда будет только в твоей жизни. Даже, если ты будешь со мной.

– Я подумал…

– Что будешь встречаться с Верой, а ко мне по-прежнему заглядывать на дружеский секс? Хрен тебе со свёклой, Арсенька,– усмехнулась Таня,– не надо путать лёгкость в отношениях с беспринципностью и бесхребетностью. Лёгкие люди остаются лёгкими, потому что умело избавляются от всего утяжеляющего, от лишних мыслей и обид, они не удерживают до бесконечности и не вертят в голове неудачно сказанные фразы и поступки, которые выставили их в нелепом свете и точно так же выбрасывают из головы ненужные размышления о других людях. Это вовсе не значит, что их всепрощение и всепонимание безграничны, просто у них особенный инстинкт самосохранения, а в остальном они совершенно обычные. Я спокойно говорю с тобой о сопернице, не возражаю против твоего права на выбор и никоим образом на тебя не собираюсь давить. Я пускаю тебя в свой дом и в свою постель только потому, что я появилась раньше. За четверг – спасибо Вере огромное, но о тебе мы с ней переговоров вести не станем. Всё, что ты решишь, будет твоим личным выбором, но, запомни, выбором окончательным и бесповоротным. Если ты откажешься от меня в её пользу, я приму, пойму и уступлю, но не жди, что я буду ждать тебя с распростёртыми объятиями, когда ты наиграешься там и решишь поиграть в другой песочнице.