Таймер

Дама, выбиравшая бюстгальтеры, ушла. Теперь у прилавка суетились две весёлые подружки и глуховатый дед, громким голосом на весь рынок требовавший «трико из экологически чистых продуктов». Трико из продуктов – такое бывает?

Я приблизился к Вере через прилавок, чтобы слышать только её, и окончательно загородил корзинку с плюшевыми медведями.

– Нет, кареты ни при чём. Но у меня есть условие. Ты можешь прийти ко мне в гости только трижды.

– Ага, значит, сказка будет какая-то другая.

Я кивнул. Какая разница? Может, и одного раза будет достаточно.

– Ты ведь знаешь про этаж, да?

– Да.

– Так вот, если ты – моя судьба, то этаж исчезнет, пока ты у меня в гостях. И мы можем обсудить свадьбу, совместных детей, общую старость. Если нет, то после трёх попыток ты исчезнешь навсегда. Идёт?

– Идёт,– я легко согласился. А что? Занятная игра. Русская рулетка на романтический манер. Какое мне, в сущности, дело, исчезнет этаж или не исчезнет? Я не собираюсь становиться её судьбой, да и ей полезно будет узнать, что запертая дверь – не гарант счастливого будущего. Я вполне могу собрать вещи и уйти, едва этаж снова вернётся. Похоже, такое развитие событий она во внутреннем диалоге не проговаривала. Свадьба, дети, совместная старость – она что, серьёзно? Она однозначно с прибабахом, но пока меня это забавляет.

– И ещё: людей я ем!

Я снова кивнул и подытожил:

– Ты не даёшь имена плюшевым медведям, чтобы не привязываться, ищешь свою судьбу с помощью исчезающего этажа и ешь людей? Надеюсь, это не весь перечень твоих достоинств?

– Кто-то людей читает, как книги, кто-то сравнивает с животными, кто-то – с одеждой. А я с едой. И ем, пока не надоест вкус. Ты какая еда?

– Но это же ты сравниваешь людей с едой, вот и ответь сама: какая я еда?

Почему-то мне не понравилось говорить о себе: «какая я…»? Я – какой. И по-другому никак.

– Какой я… фрукт?

– Ты не фрукт. Ещё предстоит понять, кто ты.

Однако. Ну и манеры у девушек Ямгорода! Одна предложила секс едва ли не сразу после приветствия, другая – быть съеденным в исчезающей квартире.

– Куда мы идём?

– В зоомагазин. Я познакомлю тебя с козликом Боней. Ты захочешь его связать… То есть, сделать из него игрушку… Ну, в общем…

– Я поняла, пойдём.

Вязаная кофта оказалась вдобавок схвачена узким пояском. Длинная Верина юбка в чёрно-серую клетку волочилась по земле, подметая сухую июльскую пыль, мелкий сор и песок ямгородской рыночной площади.

Девушка шла чуть впереди меня. Корзинку она перебросила через руку, словно коробейница, готовая предложить товар всякому встречному. Мне не доверила, но я и не настаивал. Временами она оборачивалась, то ли желая доказать, что ещё помнит о моём присутствии, то ли не знала дороги к торговому центру. Второе сомнительно. Довольно часто новая знакомая взглядывала на часы и затем ускоряла шаг.

Я рассматривал её спину, корзинку с медведями, норовящими выпрыгнуть на асфальт, юбку, подметающую подолом дорогу, и что-то не складывалось. Для меня не клеился даже внутренний диалог, даже несмотря на то, что я не нашёл разрекламированных Мишей мимических изъянов.

Простая и непринуждённая встреча с Танюхой на вокзале прошла по иному сценарию. Казалось, меня встречает знакомая, с которой недавно, прощаясь на перроне, мы прервали разговор и вот – уже сейчас на этом же перроне, воссоединившись, продолжили беседу. И даже её заманчивое предложение не вызвало ни неловкости, ни стыда. Оно словно обязано было прозвучать именно тогда, именно там, именно так, как прозвучало.

Шутка ли заговорить так же с Верой?! Корзиной меня поколотит, а то и спицей проткнёт.

Почему так? Таня была безразлична мне при первой встрече и безразлична теперь! А Вера мне нравится. Реально нравится. Но с ней никогда не будет легко, я не сомневаюсь. Любые фразы нашего разговора весят центнер, а то и тонну. Они откалываются от внутренних глыб, скал, утёсов, мы словно отделяем их огромными молотами, разрушительными взрывами, и кажется, что должны изломать, искрошить себя, чтобы всего-навсего произнести несколько реплик.

Миша однажды скажет мне:

– Сень, тебя влечёт не сама Вера, а её неприступность, замкнутость. Ты играешь в русскую рулетку и ждёшь, откроется ли дверь. Ты рисуешь себе картины небывалого экстаза, который ждёт тебя, если Вера отдастся, поверив, что ты дарован ей судьбой. И ради таинственного соития ты и таскаешься за этой девицей и мнишь себя влюблённым. Только мнишь, но на самом деле в тебе нет ни грамма любви.

Я сердился на Мишу. Что этот затворник может понимать в отношениях? И сердился тем сильнее, чем сильнее убеждался, что он прав.

Мы пришли в торговый центр. Вера растерянно озиралась:

– Во времена моего детства здание было полуразрушено…

– Да, его отреставрировали относительно недавно,– щегольнул я знаниями, полученными от Тани.

– Внутри собирались наркоманы, а на углу стояла покосившаяся конурка с вывеской «Ремонт обуви». Центр города, а такая разруха была. Теперь всё не так.

– То есть этого торгового центра ты никогда не видела?