Тагу. Рассказы и повести

Когда Караман узнал об этом хвастовстве, он пришел в бешенство. Прежде ему нравился этот прославленный наездник и хлебосольный хозяин, Караман и сам не делал ему ничего худого и других воров не подпускал к его дому. Но теперь решил проучить его.

Абхазца предупредили, и тот позаботился о защите своих лошадей. Двор был обнесен высокой оградой, повитой сверху колючей проволокой. Усадьбу сторожили три собаки, которые могли бы разорвать и тигра. Но что могло помешать Караману! Он пролез бы и сквозь сито.

Караман заказал кузнецу три больших крюка. Темной ветреной ночью взобрался на стоящую перед домом абхазца чинару, насадил на крюки по куску мяса и спустил эти необычные удочки во двор. Караман тихонько завыл шакалом. Собаки ринулись к чинаре и набросились на мясо. Каждой досталось по куску с крючком. Как огромных рыбин, Караман "выудил" одну за другой всех трех собак и развесил на сучьях чинары. Потом спокойно спустился с дерева и без труда открыл двери конюшни. На двенадцать лошадей он наложил позорное тавро, а тринадцатую — любимого хозяйского жеребца — увел.

— Ававай! — воскликнул утром пораженный ужасом абхазец, увидев висящих на дереве собак. — Погубил меня, проклятый, на весь мир опозорил!

А когда узнал о судьбе лошадей, земля ушла у него из-под ног. Но что мог он сделать Караману?

Восемь лет безнаказанно разбойничал Хвингия, а когда приобрел достаточное богатство, остепенился. "Кажется, большевики крепко обосновались, — рассуждал он про себя, — скоро за меня примутся". Он оставил воровство, занялся мирным хозяйством, попытался создать семью. Но супружеское счастье продолжалось недолго: на второй год жена умерла от родов.

"Вот видите, — говорили в народе, — женщина не смогла родить сына дьяволу".

Кто скажет, скольких женщин знал Караман? Они дрожали под его взглядом. Но жена владела сердцем этого человека, и ее смерть надломила Карамана. Он распродал все, что имел, и вернулся в родную деревню. Тут он родился и вырос, тут были могилы его матери и отца, тут и сам он хотел сложить свои кости. Разумеется, он не думал, что черные дни придут для него так скоро…

На месте старого родительского дома Караман выстроил новый дом на сваях, развел сад и виноградник. Казалось, он мог долгое время жить, не ударяя пальцем о палец. Награбленного, наворованного ему хватило бы до конца дней. Но жители деревни чуждались Карамана…

Сейчас он с тяжелым сердцем подходил к дому с красной вывеской. "Правление колхоза "Новая жизнь". С горькой усмешкой посмотрел он на вывеску. "Новая жизнь"… Я собираюсь вступить в новую жизнь… Одного человека выселяли из деревни, а он требовал, чтобы его назначили старостой. Так-то и у меня…"

Из ворот правления выходили крестьяне. Караман остановился, уступая дорогу. Один из колхозников спросил его:

— Зачем пожаловал, батоно Караман? Уж не собираешься ли в колхоз вступить?

В тоне, каким был задан этот вопрос, сквозила насмешка. Караман посмотрел на колхозника из-под грозно нахмуренных бровей. Перед ним стоял Гайоз Квиквиния, к которому Караман питал давнишнюю ненависть. Отец Гайоза причинил много зла семье Карамана, а теперь и этот издевается. "Зачем пожаловал, батоно Караман? Уж не собираешься ли в колхоз вступить?" — Эти слова, сказанные Гайозом с издевкой, как пуля, застряли в сердце Карамана. "Ну, погоди же, — злобно подумал он, — ты у меня поплатишься за эту дерзость! Много я терпел от тебя!.."

— У меня небольшое дело к председателю… Не знаешь ли, он в конторе?

— Председатель в районе, — ответил Гайоз.

Караман обрадовался, будто ему сообщили добрую весть, и повернул обратно. Вместе с тем его захлестывал гнев. "Куда я шел? Чего, кроме насмешки, мог я ждать от них?" Перед ним неотступно стоял обидчик, и он клялся самыми страшными клятвами отомстить ему.

А у ворот правления шел разговор:

— Интересно, чего хотела эта чертова душа? — задумчиво проговорил Гайоз. — С хорошим делом он не пришел бы к нам…

— Кто видел хорошее от Карамана! — с горечью воскликнул старик крестьянин. — А как он взглянул на тебя… Смотри, не натворил бы чего, проклятый!

Слова старика встревожили Гайоза, и он по дороге домой с беспокойством думал: "Что может сделать мне этот негодяй? Какую подлость может устроить?"

А дождя все не было. Воздух словно сомлел от жары, в пыльном мареве горячо дышала потрескавшаяся земля. Сгорели ранние посевы, побурела трава, пожухли кусты. Напрасно смотрели на небо крестьяне: ни облачка. Увяли, пожелтели листья кукурузы, переломились и упали на сухую почву.

Жара не спадала даже ночью. Гробовая тишина стояла в деревне. Дома словно вымерли. Как рыбы, выброшенные на берег, валялись под деревьями люди. Только Караман не искал прохлады. Он одинаково хорошо переносил и жару и холод. Его архалук, как всегда, застегнут до горла. Он сидит на балконе с гитарой в руках и мертвым взглядом смотрит во двор. В лунном свете сверкают листья зеленой изгороди, за изгородью стелется белесая пыльная дорога.