"Удивительна судьба человека. Было время, мне неба на шапку, а земли на каламаны[34] не хватало. А теперь и на небо взглянуть не дают, и на земле в покое не оставляют. Сам иду к мужикам, которые вчера передо мной дрожали. Мог ли я думать, что стану бок о бок с ними с мотыгой в руках. Хм! Караман Хвингия — колхозник!"
И вот что особенно обидно: он сам просит принять его в колхоз. Так и сказано в заявлении, которое он сейчас передаст председателю: "Прошу принять меня в члены колхоза". Черт знает что!
"Кого ты просишь, Караман, и о чем ты просишь? Ты идешь с просьбой к сыну человека, который был батраком у твоего отца; ты просишь мотыгу, чтобы обрабатывать колхозную землю… Ты с ума сошел, Караман! Вернись, пока не поздно…"
Но возвращаться некуда: впереди вода, позади — оползень. Лучше уж вперед.
Перед двухэтажным домом конторы правления колхоза Караман остановился, отер рукавом пот со лба. А вдруг откажут? Беда, если откажут. Впервые в жизни его сковал страх. Караман — и страх! В деревне говорили, что Караман Хвингия в германскую войну пули ловил зубами. И вот теперь он испугался: "Вернусь. Пока не тревожат, поживу еще. Что мне, жить не на что? Буду сидеть в духане Коста Цулая и играть в нарды… Но и духан скоро запрут, и Коста возьмется за мотыгу".
Чего уж обманывать себя! Караман знает, что ни у него, ни у Коста нет другого пути, кроме как проситься в колхоз. Коста этого не понимает, он глуп как баба, а глаза Карамана видят далеко. Старое время вернуть нельзя, как нельзя вернуть утекшую воду. Время это ушло и никогда не вернется. Но таково уж человеческое сердце: оно всегда цепляется за надежду. И Караман надеялся и ждал до сегодняшнего дня…
С тех пор, как он вернулся в деревню, он все время проводил в духане Коста Цулая. Сидел в своем излюбленном уголке у стойки и развлекался игрой в нарды. Караман не знал проигрыша — даже бросая из стаканчика, он ставил кости на нужную цифру. Его отец отдал душу воровскому делу. И сын пошел по той же дорожке. Правда, он "погорел" при первой же попытке и принужден был бежать из деревни. Где только он не скитался! Наконец очутился в Сухуми. И здесь подвела судьба: его "накрыли" на одном торговом пароходе, и если бы не море, не миновать бы ему тюрьмы. Он хорошо плавал, но все же не добрался бы до берега, не спаси его контрабандисты.
Как сына, полюбил Карамана известный в те времена в Абхазии контрабандист Бешкен Маргания. Караман проявил удивительные "способности" и вскоре превзошел своего названого отца. Имя его наводило ужас на прибрежный отряд пограничников. Он быстро приобрел богатство и славу, и, кто знает, не стал бы Караман миллионером, если бы его не предал властям один из его шайки. Всех поймали и предали суду. Кому — тюрьма, кому — пожизненная каторга.
Вместе с названым отцом Караман бежал из Сибири в Аджарию, а затем в Турцию, подружился с турецкими разбойниками. Они часто переходили границу, грабили и истребляли грузин. Караман считал себя честным человеком и "патриотом". Однажды во время набега на грузинскую деревню он выбрал удобный момент и перестрелял своих "товарищей" — турецких разбойников. После того он осел в Батуми, подружился там с одним полковником, грузином, из "дикой дивизии", и тот увез его в Россию.
Началась война с Германией, и Караман прославился в первом же бою. Через несколько месяцев он получил звание прапорщика. Грудь кавалериста в черной чохе украшали георгиевские кресты и другие награды. Многие завидовали его судьбе и славе, но Караман не зазнавался. Был предан товарищам, не раз спасал их в бою, рисковал жизнью, никому не делал зла. Такой же товарищеской преданности требовал он и от других, не щадил изменников. Поэтому в дивизии у него было много врагов. После поединка на саблях с одним польским офицером Караман был принужден уйти из дивизии. Началась гражданская война, Караман примкнул к красным, но не ужился с ними и перешел к белым, а под Царицыном ушел и от них. Отправился на родину и оказался в Абхазии.
Было смутное время. Все, что Караман имел, он растратил в кутежах. Тогда-то и вспомнил он свое старое "ремесло": взялся за конокрадство. Он мог вывести коня из-под десяти замков. Воровал в Кабарде, Черкесии, Абхазии, Мегрелии, держал в страхе всю Западную Грузию. Многие знали, кто дерзкий этот вор, но не осмеливались назвать его.
Караман так ловко изменял тавро украденной лошади, что сам черт не признал бы ее. Если добытая лошадь не нравилась покупателю, Караман "обрабатывал" ее: стачивал зубы, надрезал кожу на голени, поддувал, и кляча делалась похожей на крепкую молодую лошадь, откормленную на высокогорном пастбище Асхисмта.
Продажу он поручал другим.
Награбленное в Абхазии сплавлялось в Черкесию, украденное в Мегрелии — в Имеретию. О ловкости Карамана ходили легенды. Особенно долго помнили такой случай. Однажды на свадьбе известный абхазский князь похвастался: "Куда Хвингия украсть мою лошадь! Он и сесть на нее не посмеет!"