Тагу. Рассказы и повести

— Тебе оставляю Циру, — шептала она запекшимися губами. — Тебе… Если есть царство небесное, господь не забудет твоей доброты… Еще прошу… отца моего… не пускайте.

…Народу на похороны собралось много. Пришли и те, кто еще вчера боялся заразы. Пришел и Ипполит, но его даже в ворота не впустили, — народ встретил его бранью и упреками.

— Не Татию, а тебя, окаянного, схоронить бы надо!

— Ты еще поплатишься за свои грехи, скоро и сам вслед за ней отправишься!

— Злодей проклятый, посмел прийти еще! — неслось ему вдогонку.

На другой день после похорон слегла Циру. Ее болезнь повергла в ужас всю деревню.

— Наверное, все мы заразились! Все обречены на гибель! — шептались в крестьянских домах.

Только Грек не обращал внимания на эти толки. Дни и ночи проводил он у постели больной. Циру металась, плакала, звала мать… Беспамятство не покидало ее ни на минуту.

— Умрет, — говорили соседи. — И Грек не жилец!

Но вот, к удивлению односельчан, девочка начала быстро поправляться, болезнь ее оказалась следствием тяжелого потрясения.

Грек был вне себя от радости. В эти дни он не мог понять, что с ним делается… Одна мысль: Циру спасена, она нуждается в его помощи — заслоняла все остальное. Словно солнце осветило мрачные стены лавки. Усталый, надломленный человек на глазах у всей деревни превращался в энергичного, рачительного хозяина…

Сельчане поражались переменам, происшедшим в домике у моста. Лавка выглядела гораздо приветливей и уютнее. Маленькая хозяйка прибирала комнаты, готовила пищу, а когда Грек копался в своем огороде, стояла за прилавком. Она так привязалась к Греку, с такой любовью произносила слово "отец", что Грек всякий раз невольно вздрагивал.

Циру удивляло, что Грек, такой ласковый с ней, оставлял ее спать одну в лавке, на широкой деревянной скамье. Иногда девочка ночью просыпалась и слышала приглушенные голоса, доносившиеся из-за перегородки. Особенно запомнился ей один низкий грудной голос. И слова: "Нужда… свобода… революция…"

Однажды, услыхав, как заскрипели половицы в соседней комнате, а затем хлопнула дверь, Циру соскочила со скамьи и прильнула к окну. Какие-то люди бесшумно уходили от домика и скрывались в темноте. Только один — худощавый, в башлыке — остался подле Грека…

— Георгиос, твой духан стал слишком людным… Теперь нам опасно собираться у тебя, — сказал незнакомец. И Циру сразу узнала этот низкий приятный голос.

— Да, Тариэл…

— Ну, что ж, прощай, Георгиос, — тихо сказал человек в башлыке.

— Прощай, — так же тихо ответил Грек.

Теперь лавка открывалась засветло и не закрывалась до поздней ночи. Крестьянин мог купить в ней мануфактуру, посуду, разную мелочь, необходимую в хозяйстве. На стойке красовался кувшин с вином, бутылки с водкой. Из-под чистого полотняного лоскута выглядывали жареный поросенок и вареная курица. На прилавке с одной стороны были разложены жареные тарани и завернутые в ореховые листья сомы, с другой — приправленный перцем свежий сыр сулгуни. Здесь можно было найти ароматные подливки и соусы, горячее гоми и мчади, зелень, соленья, зеленое лобио. Все это готовила Циру.

Теперь уже ни один фаэтон или дилижанс не проезжал мимо лавки без того, чтобы не остановиться на несколько минут, пока пассажиры не перекусят чего-нибудь и не выпьют по стаканчику вина. "Водка Грека", "тарань Грека", "подлива Грека" стали известны далеко за пределами Мунчии.

Лавочника радовала эта добрая слава, и он изо всех сил старался угодить покупателям. В других лавках и половины той закуски и выпивки не получишь за те деньги, которые брал Грек. А ведь ему дорога была теперь каждая копейка. После похорон Татии, на которые ушли его скудные сбережения, лавочник часто задумывался, что станется с Циру, если он вдруг заболеет или умрет. На следующий год нужно во что бы то ни стало отдать ее в школу. Образованный человек нигде не пропадет! И Татия мечтала о том же, но не дожила. Как загорались глаза Циру при виде детей, бегущих в школу! С какой завистью смотрела она на школьников, спрятавшись за дверью или углом дома.

— Она должна учиться! — говорил Грек в такие минуты.

Приближался день успенья богоматери. В Хобском монастыре готовились к встрече гостей. Из самых отдаленных уголков Мегрелии собирался сюда народ молиться, веселиться, торговать. Хобская ярмарка славилась по всему Зугдидскому и Сенакскому уездам. Длилась она обычно более двух недель.

Раньше Греку и в голову не пришло бы поехать в Хобский монастырь, а теперь он заранее накупил самых ходовых товаров и поставил свой ларек в таком выгодном месте, что ни один покупатель не мог пройти мимо.

Лавочник был очень доволен, одно печалило его: Циру еще не сняла траура по матери, и ее пришлось оставить дома.

— Со мной ничего не случится, отец, — успокаивала его девочка. — Мне только жаль, что я не смогу помочь тебе… За меня не бойся, я ведь не маленькая.

Но разве он мог быть спокоен! Все время, пока шла ярмарка, он не находил себе места, беспокоясь о Циру, И хотя с утра до вечера к нему шли покупатели, мысль о девочке ни на минуту не покидала его.