Тагу. Рассказы и повести

Джурумия словно воочию увидел, как мучители-господа продают на чужбину крепостных, как разлучают матерей с детьми, как меняют девушек на лошадей и собак. Он видел молодых мужчин, закованных в кандалы, стариков, умирающих в колодках, видел охваченные огнем крестьянские хижины, видел односельчан, которых господа засекли до полусмерти, видел людей, которым господские палачи выкололи глаза… Господа довели народ до последней черты, за которой была только смерть. И народ восстал. Перед взором Джурумия возникли картины первых дней восстания. Он видел, как бегут крепостные из своих домов, видел, как они вырубают свои виноградники, поджигают нивы, как губят последнюю скотину, чтобы ничего уж не досталось грабителям-господам. Господа всполошились, они взялись за оружие и пытались повернуть народ к той последней гибельной черте, но власть их над крестьянами уже кончилась… Так казалось тогда Джурумия, что кончилась… Но выходит, что не кончилась она, та проклятая власть. И вот, снова склонив головы, стоит народ Одиши перед своими кровопийцами-господами. Снова улыбнулась этим мерзавцам князьям судьба. Смотри, как сияют их рожи, смотри, как ухмыляются злодеи, теперь они сожрут нас с потрохами.

Но я им не дамся.

Генерал Колюбякин откашлялся.

— Я пришел сюда по просьбе ее сиятельства, владетельной княгини Дадиани, — сказал Колюбякин, слегка приподнявшись на стременах. — Я пришел сюда с войском, потому что вы совершенно распустились, вышли из повиновения, восстали против своих законных господ. Вы отказались от выплаты оброка, не вносите налогов, нападаете на своих помещиков, разоряете их усадьбы, вы сбросили узду законов и установлений и хотите, чтобы владетельная княгиня правила княжеством по-вашему… Но этому никогда не бывать! — генерал еще выше привстал на стременах, чуть подался вперед и проговорил, отчеканивая каждое слово: — Я пришел, чтобы надеть на вас железную узду, вместо той, что вы сбросили. Железную узду, — повторил генерал.

Переводчик едва подавил вздох, но перевел сказанное генералом слово в слово.

Крестьяне выслушали Колюбякина молча. Никто не поднял головы. Тихо, очень тихо было в эти минуты на огромном поле у подножия горы Урту. И вдруг где-то за спиной повстанцев заплакал младенец, и сразу, словно соревнуясь с ним, то тут, то там заплакали не ведающие, что здесь происходит, несмышленыши.

Генерал брезгливо поморщился и побагровел от злости. Он был человеком несдержанным, мог из-за какого-нибудь пустяка вспыхнуть как порох, но Ряшенцев, зная эту черту генеральского характера, все же удивился, что Колюбякина так озлобил детский плач.

— Почему вы молчите? — в бешенстве закричал генерал. — Сейчас же скажите, что вам надобно.

Из задних рядов вышел старик. В одной руке он держал башлык, в другой — старинное кремневое ружье. Передние расступились, и старик предстал перед генералом. Джурумия и Хату переглянулись — это был их дед, Коча Джикия.

Коча начал свою речь не глядя на генерала, — он считал унизительным для себя смотреть на этого чужого, крикливого человека снизу вверх.

— Ты сказал, господин, — я, мол, пришел, чтобы надеть на вас железную узду, Жаль, что ты произнес эти слова, господин, жаль. Мы ведь тебя ждали, как ноева голубя, мы думали, что железную узду ты наденешь на наших обидчиков.

И тут одишцы вновь подняли головы. Послышались одобрительные возгласы.

— Мы думали, — продолжал Коча, — ты для того пришел, чтобы осветить беспросветную нашу ночь, а ты…

— Как ты смеешь, старик! — прервал его генерал.

— А так смею… Потому, что святую правду говорю, потому и смею. Это не мы распустились, как ты изволил сказать, это господа наши распустились до того, что дальше терпеть не стало возможности. Мы не отказывались от оброка, и налоги нашей государыне-княгине мы не отказались платить. Но когда с человека живьем сдирают кожу, до самого копчика, хочешь не хочешь — взвоешь. Вот мы и взвыли, господин генерал. Потому что даже великому крестьянскому терпению есть предел. Нам не от кого было ждать спасения, и мы восстали. Некоторым из нас все же казалось, что правда и справедливость находятся по ту сторону Цхенисцхали, и они даже собирались идти за ней туда. Но вот ты сам сюда пришел к нам из-за реки Цхенисцхали. И что же? Разве ты правду и справедливость принес нам? Нет. Ты пришел не для того, чтобы заступиться за нас, а для того, чтобы заступиться за наших мучителей. Значит, весь мир принадлежит им, значит, в сорочке родились эти безбожники.

Ряшенцев с интересом слушал Кочу Джикия. До чего же смелый человек! Смелый и убежденный в своей правоте.

— Ты не думай, генерал, что это из страха перед тобой, перед твоими войсками мы сняли шапки и спешились, — сказал Коча. — Народу Одиши нечего бояться. Мы уже через все прошли, все испытали. И никакой орде, никакому нехристю не удалось покорить наши души.