Таэ эккейр!

Только долголетняя привычка позволяла королю Ренгану сохранять спокойствие хотя бы внешне, однако и оно давалось ему с трудом. Смутное беспокойство снедало его ежемгновенно, беспокойство тем более мучительное, что почти и незамечаемое. Тревоге резкой, яростной и внезапной, словно удар клинка, возможно и противостоять, как удару вражеского меча — но что делать с тревогой беспричинной, приходящей словно бы ниоткуда, медлительной и невидимой, как удушье? Ни битвы, ни схватки, ни поединка — ни победить, ни погибнуть, а на душе тесно делается до изнеможения. Напрасно король эльфов повторял себе в который уже раз, что тревожиться, в сущности, не о чем. Самоуговоры потому и не помогали, что беспокойство невозможно было ни с чем соотнести. В самом деле — разве впервые мальчишки, вопреки запрету, утягивались за перевал? Да нет, подобные побеги случались уже не единожды. Случай вполне обыкновенный: даже мертвый булыжник, и тот не во всем послушен рукам камнетеса, что же о живых существах говорить! Одно только — прежние убеги бывали обычно недолгими: выказать себя дерзновенным смельчаком, посмевшим переступить запрет — и сразу назад. Иной раз король уже спустя несколько месяцев случайно узнавал о самовольной отлучке. Однако и в этом никакого правила нет — случалось, что юнцы, полные решимости отважно пуститься во все тяжкие, задерживались среди людей и подольше. Чаще всего мальчишки возвращались сами, изображая совершенно непосильное раскаяние — но ведь бывало, что за подгулявшими молокососами приходилось и отправлять кого-нибудь постарше. Нет, ничего решительно необыкновенного не стряслось. А что отправился за беглыми на сей раз Арьен, так это и вовсе правильно: кто-нибудь постарше, снисходя к молодости ослушников, может и помирволить им — а даже если и возьмется отчитать нахальных побродяжек... да когда это юнцы слушали взрослых, не пропуская наставления мимо ушей, как присущее зловредным наставителям занудство? А вот Арьен спуску соплякам не даст нипочем, и к тому же от укоров почти что сверстника, едва ли не друга, не отмахнешься запросто. Они сами собой западают в душу... нет, если кто и сумеет не просто устроить выволочку приятелям, а чего-то этой выволочкой добиться, так только Арьен. Все правильно, и даже грохот лавины, донесшийся со стороны правой седловины перевала — не причина для тревоги. Невозможно Арьену угодить под лавину. Ни с одним эльфом такого не случалось, да и случиться не могло. Разве что оставить эльфа связанным там, где лавина должна сорваться... или чтобы он, тяжко раненный, успел истечь кровью до помрачения в сознании... так ведь на Арьена и нападать некому. А что сын не возвращается так долго... нет, и здесь не из чего произрасти беспокойству. Конечно, пересечь Хохочущий Перевал по правой седловине и одного дня довольно... однако за время своей отлучки семеро беглецов могли ой как далеко уйти — поди, догони их... а прежде того сыщи! Скоро ждать Арьена домой даже и думать нечего...

Но ведь откуда-то должна была взяться эта смутная тревога?

Отвлечься от тоскливого беспокойства королю никак не удавалось. Мало-помалу оно так властно заполонило собою сознание, что думать о чем бы то ни было сделалось почти невозможно. Тревога не то, чтобы отвлекала от прочих мыслей — она просто-напросто высасывала их, оставляя после себя ничем не заполняемую пустоту. Тягостная эта пустота снедала Ренгана так неотвязно, что он силком приневоливал себя к любому делу, только бы одолеть ее. Руки его без всякого участия мысли полировали недавно выточенную деревянную чашу, смоченная лимонным маслом тряпица ровно ходила по ее округлому боку — однако к работе своей король испытывал такое безучастие, словно вот эти вот его руки находились от него далеко-далеко, на совсем уже дальнем краю света, чуждые ему и почти забытые.

И когда наконец-то земля едва приметно дрогнула, отзываясь на перестук копыт, король так и рванулся навстречу долгожданному их топоту, сжимая в руках почти отполированную чашу.

Мерный перестук копыт доносился от левой седловины — вот и разгадка долгого ожидания: ведь если правую накрыло сходом, пройти по ней невозможно никак. Да и не смог бы Арьен по ней возвращаться: ведь мальчишки удрали конно — значит, и вернуться им пришлось бы на тот же манер. Не оставлять же коней за перевалом! Все окончилось благополучно... одна беда — тревога отчего-то медлит, не желает уходить, так и цепляется за сердце, все требует прислушаться... к чему? К невнятному звуку, вплетенному в конский топот?