Таэ эккейр!

— Мертвы? — Губы короля побелели.

— Нет, — опустил голову Эннеари.

— Хуже, — ответил Лерметт, казня себя мысленно за каждую секунду промедления, породившего эту ложную надежду. — Я сейчас объясню. Понимаете, еще когда мы с Арьеном нашли дом этот располовиненный, я в душе усомнился, что это сделали эльфы, пусть даже и по своей воле, если они не сошли с ума и не околдованы.

Ренган почти без сил опустился на широкий, нагретый солнцем камень, и Лерметт последовал его примеру. Разговор им предстоял не только тяжкий, но и долгий, даже если не упоминать об обстоятельствах, швырнувших в его руки умирающего Эннеари — а уж об этом Лерметт твердо решил покуда умолчать. Довольно и того горя, которое уже свалилось на плечи короля Ренгана, а заодно и того, что ему еще предстоит, когда он выслушает посла людей до конца. Незачем еще и терзать его бедой, которая едва не случилась с его сыном. Не случилась ведь, ну и ладно. Потом, после, Арьен всяко найдет время рассказать о том, что едва не помер, да притом не единожды — если сочтет нужным, разумеется. А если нет — так и нечего мучить отца призраком несбывшегося горя. В любом случае это будет потом — потом, не сейчас, не теперь, не в эту минуту, когда в глазах Ренгана, зеленых, как и у его сына, плещется такая боль, такой стыд, что вчуже глянуть, и то страшно.

Рассказ и впрямь вышел долгим. Арьен время от времени вмешивался, уточняя ту или иную деталь, но по большей части говорил все-таки Лерметт. Когда он закончил, то отвел глаза: смотреть в эту минуту на Ренгана было превыше его сил... да и чьих угодно, если на то пошло.

— Мы не держим зла, — заверил он короля, так и глядя по-прежнему чуть вбок. — Да мы и не вправе — ведь колдун, наложивший заклятие, был человеком.

— Мы не держим зла, — эхом откликнулся король, тоже глядя не на посла, а в сторону. — Да мы и не вправе. Те, кто поддались его чарам, были эльфами. Между нами нет вины и войны.

— Между нами нет вины и войны, — повторил Лерметт за ним, положив руку на свой посольский аффикет в знак того, что сказанное им сказано не только от его имени.

— Вот и славно, — улыбнулся Эннеари, до того бледный от напряжения. — Значит, с этим делом закончено. Пойдем, Лерметт, я тебе свой дом покажу и с сестрой познакомлю. Мне давно вас друг другу показать хотелось.

— Ни в коем случае, — холодно заявил король. Слова его звучали непреложно, как смертный приговор — однако Арьену было безразлично, подлежит ли приговор обжалованию.

— Но почему? — вскричал он.

— По той же причине, — отрезал король, — по которой собаку не сажают за один стол с людьми.

Лерметту мгновенно захотелось залепить его эльфийскому величеству пощечину — аж ладони зачесались. Не из-за себя, нет — из-за того, во что от нежданного позора превратилось лицо Арьена. Жесткое, белое и полупрозрачное, словно бы костяное. Таким его Лерметт даже на перевале не видел. Даже на поляне с привязанными эльфами. Оцепенелое, с застывшими губами... люди так выглядят за миг до смерти или безумия. Эльфы, конечно, дело иное... хотя — а иное ли? Если Лерметт так хорошо понимает сейчас Эннеари... да что там — понимает! Он бы и сам так себя чувствовал на его месте. Называешь человека своим другом — а потом твой отец встречает его хладнокровными оскорблениями... и ты ничего, ничего не можешь поделать! Арьен опасался, что Лерметта могут не впустить — сам Лерметт был в этом попросту уверен — но вот оскорблений Эннеари не ожидал. И ведь это, скорей всего, только начало. Нечего обольщаться юным лицом и ясными глазами оскорбителя, королю не меньше тысячи лет, если не больше — за такой-то срок издевок можно поднакопить немеряно... а уж научиться пускать их в ход за столько сотен лет и вовсе немудрено. Этот старикан с безмятежным юным ликом только на зубок его попробовал... отведал, так сказать. А вот когда он в полную силу развернется... посмотри на сына, старый дурак, на сына своего посмотри! Обернись же! Неужели ты не понимаешь, что сделал ему больно? Ему — не мне! Что ты его без стрелы ранил, без меча убил? Разве не видишь, как сама жизнь утекает прочь из него вместе с честью и попранной дружбой? Посмотри же — или ты совсем из ума выжил? Странно... а эльфам вообще случается выжить из ума? Хотя... почему бы и нет? Люди иной раз и за семь десятков лет успевают. Эльфы, конечно, премудрые — так ведь и времени у них на то, чтобы пережить свой ум, куда больше. А ты, твое величество, из ума точно выжил. Иначе не стал бы заставлять моего друга страдать при мне. Нам, людям, это, знаешь ли, отчего-то не по нраву. По счастью, из всех возможных оскорблений ты выбрал именно такое... и мне есть, что тебе ответить. Ну, держись, твое величество. Ты напросился. И ведь не заставлял тебя никто — сам и только сам... теперь не обессудь.

— Ну, отчего же, — промолвил Лерметт медленно и раздельно, наслаждаясь вкусом каждого из своих слов, будто спелыми виноградинами. — Я знавал одну собаку, которую сажали за стол вместе с людьми. На почетное сидение.