Та, что надо мной

Он хрипит и хватается за горло, его дыхание пресекается. Это йортунское заклятие молчания, и мне страшно подумать, сколько жизней оно могло потребовать здесь, на нашей земле, где магия стоит дорого. Герт падает на колени и недолгое время ещё силится вдохнуть, беззвучно и страшно. Его лицо становится багрово-сизым. Потом всё заканчивается.

— Я прикажу вздёрнуть его тело на виселице у всех на виду, — говорит Малва.

— Это скажет Оллину, что покушение провалилось. Полагаю, что в таком случае он сразу же начнёт готовиться к новому, — замечает Миро, всё это время сидевший без единого слова.

— Боюсь, — мрачно отвечает герцог, — в нашем стане и без того найдутся те, кто донесёт ему об этом.

* * *

Для благородного такая публичная казнь, пусть даже посмертная — огромное бесчестье. Но и преступление распорядителя страшно. Прежде всего, тем, что он предал человека, искренне желавшего ему помочь. Однако меня ужасает в нём и другое. Я слишком хорошо понимаю слова Герта. Сколько дней своего детства я провёл больным, в постели, пугаясь собственного бессилия или горячечного бреда, вместо того, чтобы играть с Вулом или приглашёнными отцом мальчишками. И как трудно мне было потом ладить с товарищами, к которым я просто не умел подступиться. Мои сверстники любят вспоминать о шалостях тех времён, часто небезопасных, но неизменно увлекательных. А меня слишком редко брали в компанию, да и отец так трясся надо мной, что я боялся его огорчить. Кто-то украл у меня бòльшую часть моего детства, и это очень невесело.

Герт с обычным для него безоглядным бесстрашием решил выправить свою жизнь. Вся разница между нами в том, что я никогда не считал свою жизнь ценнее той, которая принадлежит любому другому человеку. Но какая-нибудь из полученных мной ран тоже могла бы сделать меня расслабленным — и сумел бы я тогда дожить с достоинством остаток дней? Не знаю.

* * *

— Но вы были правы, — продолжает Великий герцог. — За этим покушением ясно видны уши Оллина Кори. Полагаю, что примерно так же был отравлен и Сейно.

— И тем же ядом, как и покойный король. Так что Сулва знал, в чём вас будет правдоподобным обвинять, — добавляю я. — Действия этого порошка разнообразны.

Тут я прикусываю язык, чтобы не сказать лишнего при Миро, и приказываю снова вывести слугу во двор, а потом пристроить в какой-нибудь комнатушке. Его совсем скрутило от боли, лицо опухло, губы вздулись, как будто его искусал пчелиный рой.

* * *

Остаток дня и всю ночь мне и слугам пришлось возиться с Тиго. Так, как выяснилось, звали виночерпия. Впрочем, имя я узнал у других слуг, поскольку по бòльшей части он уже плохо соображал, о чём его спрашивают, а когда мог вразумительно ответить, опухшее горло мешало ему говорить внятно. Сейно Тэка был немолод, и сердце у него было уже слабое, поэтому яд пощадил его достоинство, убив быстро. Обыкновенно отравленный кончает жизнь в собственных нечистотах. Бедняга Аддо Кори дошёл до моего дома сразу же, как только понял, что с ним сделали, и умирал у меня на руках двое суток. В Тиго мы влили с дюжину кружек воды, и почти вся она вышла не теми путями, какими ей положено. К счастью, к утру он сумел отлить, пусть и очень тёмной мочой. Так что у меня появилась надежда, что он переживёт и этот день, хотя в любом случае Тиго вряд ли мог рассчитывать, что он увидит внуков или хотя бы будет пользоваться сносным здоровьем в оставшиеся ему луны.

* * *

На рассвете я велел согреть мне тёплой воды, помылся и сменил одежду, готовясь присутствовать на переговорах. На виселицу во дворе был вздёрнут труп Герта. Налетевшие вòроны уже били по нему клювами, и он раскачивался туда-сюда.

Великий герцог отправил Атке свой ответ, и между нашими лагерями уже возводили шатёр для того, чтобы командующие войсками могли прийти к соглашению. Обе стороны по-прежнему не доверяли друг другу, но у Атки были наши пленные, взятые во время ложной атаки из крепости, а также те, кто пробирался к Малве, но оказался захвачен по дороге. Пленных, которых взяли мы, прежде всего во время недавнего прорыва и окружения противника, было ещё бòльше. В иные времена каждый из них оказался бы предметом торга в течение нескольких лун, тем паче, что многие были из благородных и богатых домов. Теперь всем нам было не до денежных расчётов. Пленники были обузой, и чем дольше каждый из них оставался у врага, тем бòльшая опасность грозила его жизни. Одно только составление списков тех, кто должен быть освобождён, заняло несколько дней.

Взаимный обмен клятвами тоже затянулся. Было принято решение принести их письменно, и теперь каждый искал извороты и умолчания в обещаниях противника.