Сыщик-убийца

— Я отказался отвечать, потому что не признавал за ним права меня допрашивать.

— А за мною вы признаете это право?

— Конечно!

— Ну, так объясните мне тогда, зачем вы ходили из дома в дом?

— Это семейное дело.

— Однако вы сами говорили, что у вас нет никого родных.

— Да, это правда, но есть одно семейство, с которым я связан не узами крови, а узами сердца… Глава семейства приютил меня ребенком, когда я был бездомным сиротой… Он умер… Я искал его детей, чтобы заплатить долг благодарности.

— И вы нашли их?

Во второй раз Рене не ответил.

Он видел, что впутать в это дело госпожу Леруа значило нанести смертельный удар несчастной матери, скрывавшейся под вымышленным именем.

Не было ли непоправимой ошибкой открыть следователю страшную тайну?

Правосудие охотно объявляет себя непогрешимым. Не задушит ли оно в зародыше всякую попытку доказать, что оно все-таки совершило возмутительную ошибку?

Все эти мысли с быстротой молнии промелькнули в голове Рене.

— Господин следователь, — сказал он взволнованным голосом, — умоляю вас, не спрашивайте меня об этом… Дело идет о тайне, которая не принадлежит мне, но я клянусь вам честью, а я честный человек, что эта тайна не имеет никакого отношения к политике и не грозила никоим образом спокойствию государства. Что же касается обвинения, которое на меня возводят, то оно так нелепо, что я отказываюсь считать его серьезным. Напишите в Портсмут, где я прожил восемнадцать лет, уважаемый начальниками, любимый товарищами, и вам ответят, что Рене Мулен честный работник, а не пустоголовый безумец, способный забыть о работе ради политики… Пусть перероют все мое прошлое: в нем не найдут ни малейшего пятна.

Следователи нелегко поддаются волнению и далеко не легковерны. Да и разве может быть иначе?

Они видят каждый день комедию притворных слез, лицемерного негодования, разученного отчаяния, которую разыгрывают чаще всего первоклассные актеры.

Роковым последствием этого является то, что следователь всегда сомневается и, боясь быть обманутым негодяями, не верит больше ничему.

Однако голос Рене звучал такой правдой, что первый раз в течение долгих лет Камю-Брессоль не чувствовал себя вполне уверенным, что перед ним стоит преступник. Но он тотчас же подавил в себе эти чувства и, желая немедленно же составить себе определенное мнение, холодно продолжил допрос.

— Почему, — сказал он, — вы упорно отказывались сообщить ваш адрес арестовавшему вас инспектору?

— Опять потому же, что я не признавал за ним права меня допрашивать.

— Ну, а теперь мне, как представителю закона, вы можете отвечать?

— Да.

— Где же вы живете?

— На Королевской площади, 24, на четвертом этаже.

— Под каким именем вы там живете?

— Под моим… Под именем Рене Мулена… У меня нет никакого повода жить под чужим именем.

— Вы живете в меблированных комнатах?

— Нет, у меня своя квартира.

— Это ваши ключи? — спросил следователь, вынимая из бюро связку ключей, взятых у Рене во время ареста.

— Да, мои.

— Ключ от квартиры здесь?

Опять вопрос, которого Рене не ожидал!

Он понял, что отсутствие этого ключа, объяснить которое он, по очень понятной причине, не мог, повредит ему в глазах следователя.

— Что же, отвечайте! Мой вопрос кажется очень прост… Укажите между этими ключами ключ от вашей квартиры.

— Его тут нет, — ответил в смущении Рене.

— Может быть, вы оставили привратнику?

— Нет, господин следователь.

— Однако это странно! У вас, конечно, были важные причины скрыть его?

— Не скрыл, а просто потерял…

— Когда?

— Во время ареста.

— Значит, он не был на кольце вместе с прочими?

— Нет, я носил его отдельно.

Следователь недоверчиво улыбнулся.

— Это очень маловероятно, — сказал он, — и меня удивляет такая бесполезная ложь, ведь вы должны понимать, что отсутствие этого ключа не помешает произвести у вас обыск.

— Я это знаю и знаю также, что там не найдут ничего подозрительного.

— Увидим.

Рене начинал оправляться от своего смущения. Он видел, что уже поздно производить обыск в этот день, а завтра таинственная бумага, которую он хотел скрыть, будет уже в руках Анжелы Леруа.

Камю-Брессоль взглянул на часы.

— Увидим, — повторил он. — Обыск будет произведен в вашем присутствии, может быть, ночью вы одумаетесь и утром будете более расположены к откровенности.

Механик вздрогнул от радости.

«Я не ошибся, — подумал он, — обыск будет завтра, все спасено!»

Письмоводитель прочел вслух вопросы следователя и ответы обвиняемого.

— Теперь подпишите, — сказал Камю-Брессоль.

Рене взял перо и твердой рукой подписался под протоколом со своим обычным сложным росчерком.

Следователь велел увести обвиняемого.

Рене поклонился и вышел в сопровождении двух сторожей.

Камю-Брессоль положил протокол допроса в папку и, взяв лист бумаги, написал:

« Начальнику сыскной полиции.

Завтра утром произвести обыск на квартире обвиняемого Рене Мулена в его присутствии. Изъять все бумаги и подозрительные вещи».

Приколов этот лист на папку, он позвонил.

В кабинет в ту же минуту вошел один из чиновников.