Syntheism - Creating God in the Internet Age

Поэтому мы можем полностью воздержаться от построения еще больших конструкций из изолированных объектов, которые Кант использует в качестве строительных блоков в своей устаревшей метафизике. Но это не означает, что мы релятивисты. Ведь релятивизм не отходит достаточно далеко от индивидуализма и атомизма; его следует рассматривать скорее как непоследовательную полумеру в развитии от понимания бытия как атомистического мира, полного дискретных объектов, к пониманию бытия как реляционистского мира, состоящего из несводимых множественностей и бесконечных отношений. Даже релятивизм должен быть диалектически развит в реляционизм. Нет никаких вещей, которые можно было бы соотнести между собой, чего требует релятивизм; есть только реляты, которые, в свою очередь, всегда являются релятами других релятов, и так до бесконечности.

Согласно синтетической метафизике, отношения, таким образом, должны быть тем, что онтологически первично. Это также означает, что онтология в фундаментальном смысле предшествует феноменологии, поскольку внешнее существование, помимо прочего, согласно принципу предков, всегда предшествует внутреннему наблюдению. Внутридействующие феномены сами по себе столь же реляционны, как и интерактивные отношения между ними. Объекты не возникают самостоятельно только для того, чтобы впоследствии быть оцененными по отношению к другим объектам, что утверждает посткантианский релятивизм. Синтетические феномены - это вовсе не стабильные объекты, наполненные тяжелыми сущностями, а чрезвычайно подвижные и текучие явления, находящиеся в постоянном взаимодействии как внутри себя, так и со всем остальным в своем окружении, а зачастую и далеко от этого окружения, как, например, в случае квантовой телепортации.

В своей книге "Время возрождается" Ли Смолин обращает внимание на повторяющуюся дилемму: ученые постоянно предполагают, что с онтологической точки зрения существование одновременно мобилистично и этерналистично. Но, как мы видели, это совсем не так. Существование как таковое является только мобилистским. Этернализм - это то, что производят наши органы чувств и наше сознание, но он не имеет никакого отношения к миру вне наших органов чувств и нашего сознания; грубо говоря, этернализм - это просто феноменологический побочный продукт. Эта реляционистская позиция приводит к тому, что волна (мобилизм) имеет приоритет над частицей (этернализм); таким образом, они не являются онтологически равными по достоинству, поскольку волна первична по отношению к частице, которая вторична. И все же наука постоянно подвергается искушению попасть в ловушку, которая предполагает наличие этерналистского фона во Вселенной, либо из-за ошибки смешения этернализма с мобилистской физикой, либо, что еще хуже, из-за предположения, что этернализм - это настоящая реальность, а наша мобилистская Вселенная в таком случае должна быть химерой. И Ньютон, и Эйнштейн - платонисты, попавшие в эту ловушку, и то же самое можно сказать, например, о большинстве современных теоретиков струн.

Однако именно этерналистский фон является настоящей химерой в этом контексте. К примеру, во Вселенной, конечно, существует множество локальных подсистем, но нет ни одной изолированной системы. Это означает, что все теории, требующие существования изолированных систем, рано или поздно рушатся. Как следствие этого, бессмысленно углубляться в физику с построением теорий, не зависящих от фона, потому что если они в наименьшей степени зависят от фиксированного вечного фона, то эти теории не выдерживают более тщательного изучения. На самом деле Вселенная не испытывает никакой потребности в фиксированном фоне. Этерналистский фон - это всего лишь фикция, последний остаток авраамической и платонистской фантазии о Боге, который предшествует Творению. Но такого Бога, как мы знаем, не существует. Он умер. Вселенная нуждается в этерналистском фоне не больше, чем в Боге-творце. Это понимают Уайтхед, Бор, Барад и Смолин, а их предшественник Лейбниц - гораздо раньше, но оказывается, что это крайне трудно принять Эйнштейну, который и боготворит, и опьянен математикой, что объясняет, почему с точки зрения философии науки он цепляется за релятивизм и не может перейти к реляционизму.