Сын шевалье

— Не двигайтесь! Стойте, где стоите!

Внешне покорный, он остановился, но требовательно повторил:

— Ответьте же мне!

— Вы спрашивали, не испытываю ли я ужас перед вами? Отвечаю: я испытываю не ужас, а презрение и отвращение. Вот единственные чувства, которые вы мне внушаете. Я предпочту смерть вашим омерзительным объятиям.

— Все равно ты будешь моей! — прорычал Кончини.

Он давно уже выжидал удобного момента и теперь неожиданно бросился на нее. Она взмахнула кинжалом, однако фаворит ожидал удара и стремительно отпрянул. Рука ее поразила пустоту, и он тут же схватил девушку за локоть.

Борьба длилась недолго. Заломив эту белоснежную изящную ручку, слабую руку женщины, он сжал ее с такой силой, что из груди Бертиль вырвался душераздирающий вопль; кинжал, выпав из ее бессильных пальцев, упал на пол.

С диким хохотом Кончини отбросил ногой ставшее безобидным оружие и обхватил девушку обеими руками. Он был настолько возбужден, что забыл обо всех своих изящных манерах. С него словно бы спала маска цивилизованного человека, и все животные инстинкты прорвались наружу. Даже за произношением своим он уже не мог следить и, оскалившись, рычал на странной смеси французского и итальянского:

— A, poveretta[14], ти думала, чито изпугала меня? Ти меня не дзнаешь… Те voglio! Те voglio! Forco dio![15] Ты будзешь моей!

Она сжалась, откинув голову назад, чтобы избежать гнусного поцелуя. Одновременно, нанося удары наудачу, она пыталась отбиться от него своими маленькими кулачками.

Он же, стискивая ее все крепче, подталкивал девушку к возвышению, насмешливо приговаривая:

— Бей… кусайся… царапайся… Твои удары для меня ласка!

Но ей все же удалось как-то вывернуться из его рук. Невзирая на весь ужас своего положения, она сохранила ясность рассудка и понимала, что необходимо выиграть время… пусть всего лишь минуту! Надо добраться до двери, а там… Она не знала, что будет, однако надеялась на чудо. Быть может, за нее вступятся те трое, что пожалели ее… Быть может, обвалится потолок и раздавит негодяя… Быть может, проломится пол и поглотит его…

Чтобы добежать до двери, ей нужно было обогнуть возвышение с кроватью. И на этом ужасном пути ее подстерегал хищный зверь, готовый броситься в любую минуту.

Сделав над собой невероятное усилие, чтобы обрести самообладание, она отважно устремилась вперед, опрокидывая или швыряя ему под ноги всю мебель, которая попадалась под руку. Перед ее расширенными от ужаса глазами маячила только одна цель. Отчаяние удесятеряло силы. Она понимала, что если вновь попадет в его руки, если упадет или лишится чувств, то гибель ее неизбежна — поэтому старалась двигаться быстро, но осмотрительно, одновременно испуская жалобные крики:

— Ко мне! На помощь!

Кончини же, доведенный до исступления безумным желанием и неожиданным отпором со стороны беззащитной девушки, не давал ей ни секунды передышки. Он перескакивал через упавшие кресла, табуреты, этажерки или отшвыривал их ногой, отмахивался от летевших в него безделушек и рычал уже нечеловеческим голосом:

— Моя! Не уйдешь от меня!

Она чувствовала, что слабеет; ноги у нее подкашивались, в глазах потемнело, а крики уже больше походили на хриплые стоны.

Он также понял, что она изнемогает, и удвоил усилия. Несколько стремительных шагов, и ему удалось ухватить ее за плечи. Издав радостный рык зверя, раздирающего добычу, он воскликнул:

— Попалась! Теперь ты моя!

Задыхаясь, с растрепанными волосами и почти обезумевшая, она предприняла последнюю отчаянную попытку вырваться, но на сей раз он держал ее крепко. И тогда само сердце ее выкрикнуло заветное имя, и она издала душераздирающий призыв:

— Жеан! На помощь, Жеан!

То был бред, или у нее начинались галлюцинации? Ей показалось, что в безмолвии ночи послышался далекий, едва различимый крик: «Я здесь!»

Увы! Чуда не произошло, и спаситель не появился. А чудовище, державшее ее в своих лапах и опалявшее своим хриплым дыханием щеку, насмехалось над ней:

— Зови, сколько хочешь! Никто тебя не услышит! Никто не придет на помощь! Тебе не уйти от меня!

Однако галлюцинация пошла ей на пользу, ибо рассудок ее, едва не рухнув в пропасть безумия, вновь обрел ясность. Даже оказавшаяся тщетной надежда придала ей силы, и она стала царапаться, кусаться, извиваться, безуспешно пытаясь вырваться из цепких объятий насильника. А с бледных губ ее сорвался все тот же призыв, но еще более пронзительный, еще более отчаянный:

— Жеан! На помощь, Жеан!

Кончини сдавил девушку с такой силой, что ему удалось, наконец, оторвать ее от земли. Тогда он двинулся к кровати, словно зверь, несущий добычу в свое логово. Он шел медленно, поскольку она билась в его руках, нанося ему удары куда попало, но неотвратимо приближался к цели, полностью убежденный, что более ничего ему не помешает. И на ходу, как бы отвечая на ее зов, вопил во всю мощь своих легких:

— Забудь о Жеане! Он в Шатле… слышишь? В Шатле! Он сидит в темнице, закованный в цепи, и выйдет оттуда только на эшафот!

Едва он произнес последнюю фразу, как за его спиной зазвенел яростный голос: