Сын шевалье

Что они делали здесь? Да просто они краем уха услышали имя своего Жеана, и это обстоятельство их крайне заинтриговало. Им захотелось узнать, в чем тут дело, и они позволили себе не заметить жест, повелевавший оставить комнату. И оказалось, что Жеан, которого они оставили свободным и беззаботным всего лишь два часа назад, схвачен, заключен в темницу, и ему угрожает четвертование. И кто же говорил об этом? Кончини, иными словами, самый осведомленный человек при дворе французского монарха! Ах, если бы они могли знать заранее! Никогда не бросили бы они своего предводителя одного и тем самым спасли бы его от ареста. Их неподдельное, глубокое горе как всегда нашло свое выражение в ругательствах.

Кончини, придя в себя, с угрожающим видом двинулся к ним.

— Шпионить за мной вздумали? — в ярости прошипел он. — Вон! Ваши услуги мне больше не нужны! Пошли прочь, собаки!

Трое храбрецов и не подумали исполнять этот приказ. Переглянувшись, они стали подходить к своему господину с такими ясными намерениями, что тот содрогнулся бы от ужаса, если бы успел это заметить. Но фаворит был слишком поглощен своими мыслями. Еще одна секунда, и все было бы кончено: итальянец никогда не превратился бы в маркиза и первого министра. Но именно в это роковое мгновение он вскричал, внезапно переменив прежнее решение:

— Нет, лучше останьтесь! Говори, Эскаргас! Повтори этой женщине, которая верит на слово только людям твоего пошиба, повтори ей то, что рассказал мне в кабинете. Но будь краток.

Храбрецы вздохнули с облегчением, обменявшись понимающими улыбками и лукаво перемигнувшись. Если речь шла об аресте, существовавшем лишь в их воображении, они могли быть спокойны за судьбу своего вожака. На их физиономиях вновь появилось выражение преувеличенного почтения, и Эскаргас торжественно произнес:

— Монсеньор, мы сообщили вам об ужасном убийстве и об аресте преступника, которого, как водится, слегка помяли.

Кончини обернулся, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели на Бертиль эти слова. За спиной же его разыгрывалась настоящая пантомима. Все трое, не сговариваясь, расплылись в улыбке и начали неистово махать руками. Вращая глазами и беззвучно шевеля губами, наши храбрецы говорили, можно сказать, кричали совершенно недвусмысленно и отчетливо:

— Это неправда! Не верьте!

И Бертиль, сама не зная почему, решила, что они не лгут. Поэтому Кончини, ожидавший увидеть глубочайшее горе и отчаяние, с изумлением обнаружил, что к ней вернулись прежние гордость и решимость.

Он мгновенно повернулся, ибо уже смутно подозревал своих подручных — однако увидел, что те стоят бесстрастно и неподвижно. Нахмурившись, он какое-то время пристально смотрел на них, о чем-то размышляя, а затем спросил вкрадчиво:

— Почему вы не ушли, когда я дал знак?

— Монсеньор, мы его не заметили.

Взгляд Кончини стал пронизывающим. Храбрецы же постарались придать своим лицам самое простодушное выражение. Не настаивая больше, Кончини сказал:

— Я не люблю рассеянных слуг. На сей раз прощаю, но впредь будьте внимательнее. Теперь ступайте на первый этаж. Подниметесь только по моему зову!

Они, поклонившись, вышли и стали шумно спускаться по лестнице. Кончини, широко распахнув дверь, слушал. Убедившись, что приказ его исполнен, он закрыл дверь на два оборота ключа, говоря самому себе:

— Завтра я разберусь с этими негодяями… Больше им доверять нельзя.

Взглянув искоса на стоявшую неподвижно Бертиль, но не сказав ей ни слова, он вновь принялся расхаживать справа от возвышения, на котором стояла кровать. Эта безмолвная прогулка длилась четверть часа. Время от времени он поглядывал на девушку. Теперь он уже не помышлял об уходе, равно как и том, чтобы предоставить ей отсрочку. Желание овладеть ею становилось властным и необоримым. Словно пытаясь оправдаться в собственных глазах, он прошептал:

— Любовница бандита! Какие тут могут быть церемонии?

Решившись, наконец, добиться своего немедленно, он подошел к ней поближе.

— Вы обдумали мое предложение? — спросил он, неожиданно возвращаясь к отправной точке разговора, прерванного появлением троих храбрецов.

— Вы сделали мне предложение? Вы?!

Он побледнел, и кулаки его судорожно сжались. Покачав головой, словно обещая себе рассчитаться с ней за все дерзости разом, он произнес, силясь казаться спокойным:

— Хорошо, я повторю. Я предлагаю вам сто тысяч экю, роскошный дворец и титул на ваш выбор — маркиза или герцогиня, что хотите. Подождите… я еще не кончил. В обмен я прошу у вас только одного: разрешите мне навещать вас… ухаживать за вами, если вам так больше нравится… все остальное придет само собой. Скажите мне только одно слово: «Да!» — и я немедленно покину этот дом. Мы увидимся с вами вновь при свете дня, когда вам нечего будет опасаться и вы сможете распоряжаться собой без всякого принуждения. Ответьте: мне уйти?

Продолжая говорить, он украдкой подбирался к ней все ближе и ближе. Ей уже пришлось отступить на два шага назад. Она поняла, что подобным манером скоро окажется прижатой к стене, и, судорожно сжав рукоять кинжала, предупредила: