Сын менестреля. Грейси Линдсей

Поначалу выражение ее лица оставалось безучастным и капризным, но, по мере того как он говорил, оно менялось, выдавая по очереди чувства, которые она неуклюже пыталась скрыть: удивление, медленное осмысление, затем быстрая и рассчитанная увертливость. Энни перестала шить, позволила работе упасть ей на колени, набралась духу и взглянула Дэниелу прямо в глаза.

— Что ж, — наконец сказала она, — отрицать не стану, он тот мальчик, кого вы ищете. Он линдсеевский ребенок, точно.

Дэниел в том и не сомневался: узнал это пять минут назад на лестничной площадке. И сразу рьяно, торопливо поднажал:

— Тогда позвольте мне забрать его с собой. Я заберу его сегодня.

Она решительно тряхнула головой и ответила, быстро произнося слова:

— Нет-нет! Я такого не могу. Даже подумать о таком нельзя. Ребенка передали мне. У меня и бумаги доказательные есть. Да и не обойтись мне без него. Он помогает с кучей всяких дел. Ходит повсюду с моими записками. Сами видите, какой он умница. У меня уже силы не те, знаете ли. Хлебнула бед-то с тех пор, как муж помер. С тех самых пор, как с фермы уехали, только и знали, что боролись, чтоб в живых остаться. Кроме того, я люблю Роберта. Он славный малый. А уж сколько денег-то на него перевела! Он ведь здоровьем слаб, зимой ему лекарства нужны… Да-да, мне и это приходится принимать во внимание. Вы понимаете, само собой, что, когда старик Линдсей преставился, мне никто и грошом ломаным не помог.

Она умолкла, словно бы достаточно сказала, и принялась, поджав губы, опять шить. Все ж Дэниел при всей его простоте сумел прочесть написанное на ее лице. Он не раздумывал.

— Сколько вы хотите? Я вам заплачу, если вы позволите мне взять ребенка.

Она вновь оставила шитье, ее руки с набухшими венами, ее пальцы, до синяков исколотые иглой, нервно вцепились в шаль. Хотя Энни и сделала попытку скрыть это, слова гостя ей всю душу перевернули. За поштучное шитье — единственный ее заработок в последние два года — получала она в среднем шиллинг и три пенса в день, из которых вынуждена была кое-что тратить на нитки, а порой и на пуговицы. А нынче вот фортуна-то как повернулась, что привалила ей этакая возможность. Опасаясь, что запрашивает чересчур, и в то же время отчаянно боясь продешевить, она маялась в прискорбной нерешительности.

— Вы бы… что бы вы сказали насчет двадцати фунтов?

Дэниел, пребывавший в таком же смятении, что и она, глядел на нее. Он ничего не понимал в юридической стороне дела, которое затеял, или в обоснованности ее претензий на ребенка, ему даже в голову не приходило, что угроза преследования на основании ненадлежащего содержания ребенка заставила бы женщину враз изменить свое поведение. Для таких маневров натура его была чересчур мягка. И ему нужен был Роберт. Один взгляд на это изможденное лицо, на эту уродливую фигурку укрепил его намерение, довел до самого полного безрассудства. Ребенок должен выбраться из этого места, пусть это будет стоить всего, что у Дэниела имелось. Он сделал прыжок во тьму.

— Я дам вам двадцать фунтов. С собой их у меня нет. Но я привезу их вам… — Он быстро соображал. — Послезавтра. А потом я верну мальчика его матери.

Энни уставилась на него, словно в транс впала. Разве в такое поверишь: он собирается дать ей двадцать фунтов стерлингов! Боже милостивый! Чего она только с этим не наделает… Двадцать фунтов! Они ее в новую женщину обратят, дадут ей уют и освободят от тягот занудной работы, о-о, и это будет навсегда. Внезапно даже для себя самой она разразилась слезами.

— О, дорогой вы мой, — произнесла она, хлюпая носом. — Уж и не знаю, что вы обо мне подумаете. Я как будто продаю вам мальчика. Но, Бог мне судья, не сделала бы такого, если бы мне деньги не были нужны. Вы представить себе не можете, что значит бедной да беспомощной явиться в этот мир.

Дэниел дал ей излиться в слезах. Потом, когда она утерла глаза концом шали, он сказал, старательно подавляя дрожь в голосе:

— Не позвать ли нам теперь мальчика?.. Просто, чтобы я опять увиделся с ним?

В тот вечер Дэниел приехал в Ливенфорд в восемь часов. Он пребывал в сущем восторге. Когда поезд огибал Дамбрек, его застал последний луч заходящего солнца, который с неожиданной яркостью высветил все вокруг, оттеснив надвигавшийся вечер… и Дэниелу показалось, будто его несут домой плавные волны света.

На обратном пути одежда на нем высохла, туго стянув ему грудь и конечности. Но Дэниелу было все равно. Музыка звучала у него в ушах, когда он в сумерках торопился по Черч-стрит к обиталищу Грейси. И хотя за целый день он почти ничего не ел, ему и в голову не пришло идти домой ужинать, пока не повидается с Грейси. Он должен незамедлительно поведать ей грандиозную новость.

Но — увы! — напрасен был его порыв: Грейси не было дома. Когда он постучался в дом № 3 по Колледж-роу, дверь открыла миссис Глен и, глядя поверх его головы, осторожно сообщила:

— Она ушла из дому в шесть часов.

У Дэниела вытянулось лицо.

— Когда она вернется?