Сын Льва

Актеры окружили Леодана, с улыбками жали руки, хлопали по плечу. От них пахло сивухой и потом, в сарае было жарко, и у Леодана начала кружиться голова. Кто-то сунул юноше чашу с вином. Леодан машинально сделал глоток и едва не выплюнул вино обратно: в чаше было отвратительное дешевое пойло из перебродивших фруктов, которое в Дарнате называли «Последняя радость забулдыги».

— Это Хрис, — сказал Залман, показывая на тощего седого человека с красным носом. — Он исполняет роли старших богов и жрецов. Поэтому мы называем его между собой Хрис-Святоша. Хрис воистину великий актер — даже будучи вдребезги пьяным, никогда не забывает и не путает текст. Это Нерикс, он играет праведных мужей. Нефер у нас дока по части животных. А это Китис, — Залман подтолкнул к Леодану светловолосого парня лет двадцати пяти. — Он будет играть твоего возлюбленного Фаэна. Моя пьеса называется «Фаэн и Натисса». Правда, отличное название?

— А я буду играть твою кормилицу, — пробасил Мамуля и, подобрав подол хламиды, с неожиданной для своей комплекции легкостью взгромоздился на стол. При этом Мамуля раскрыл Леодану секрет своего внушительного роста: он был обут в котурны на платформе чуть ли не в фут высотой. — Увы, мое время прошло, и могу я теперь сыграть лишь служанок героини. А когда-то, братья, я играл молодых красавиц! И как играл! Видели бы вы меня в роли куртизанки Алетто. Весь зал рыдал, когда я произносил свой монолог!

— Началось! — подмигнув Леодану, шепнул молодой Китис.

Мамуля запустил пальцы в свои крашеные локоны, закатил глаза и, подняв к дырявому потолку сарая правую руку, продекламировал, удивительным образом изменив голос с густого баса на мягкий напевный тенор:

Родители? Я им давно простила
То, как они со мною обошлись.
По совести, я их благодарить
Должна за жизнь, которую веду,
За этот блеск, и роскошь, и богатства,
Которыми везде окружена,
За этот дом, за сад и за наряды,
За ожерелья, кольца, серьги, пряжки,
Которых у меня не счесть. Еще
Любима я мужчинами и власть
Имею я над ними — даже царь
Моей покорен воле, мне подвластен.
Но я несчастна, слышишь ты — несчастна!
О, как я одинока, Эвриал!
Я знаю — мне завидуют, считая
Что ветреной Алетто так легко
И весело, и счастливо живется,
Но кто узнает, сколько горьких слез
Я проливала средь глубокой ночи,
Очередного гостя проводив!
Теперь мне кажется, что эти годы я
Сожгла впустую, и моя душа
Сгорела, превратившись в горький пепел.
Себя я ненавижу…

Мамуля закрыл лицо пальцами и несколько минут молчал, тяжело дыша. Потом, как ни в чем не бывало, спрыгнул со стола и подошел к Леодану.

— Учись, мальчик, как надо играть, — сказал он.

— Давайте читать пьесу, — предложил Залман, разворачивая на столе свитки папируса.

Леодана усадили между Китисом и Хрисом-Святошей. Залман начал читку. Леодан, несколько растерянный всем происходящим, сначала слушал Залмана без всякого интереса, но потом пьеса его захватила. Действие драмы происходило в столице Дорийского королевства Алории во времена, предшествующие правлению легендарного короля Гархуса. В междоусобной войне схватились две знатные дорийские семьи, и войну это ничто не могло остановить. Но вот однажды юноша Фаэн полюбил девушку Натиссу из враждебной семьи. Бог любви и радости Пантар сочетал молодых людей тайным браком, но злой Рок был против — и молодые люди погибают, примирив своей смертью два семейства. Актеры слушали, одобрительно кивали головами. Хрис-Святоша время от времени подливал всем вина. Мамуля сидел справа от Леодана, подперев голову рукой, и аккуратно, чтобы не размазать краску на веках, вытирал набегавшие на глаза слезы. Леодан не мог сказать, сколько прошло времени — наверное, очень много. Наконец, Залман дочитал последний свиток.

— Вот моя новая пьеса, — добавил он, обращаясь к притихшим актерам.

— Восхитительно! — Мамуля всхлипнул, шумно высморкался прямо на пол. Тощий Святоша молча пожал Залману руку, потом то же самое сделали и Нефер, и Нерикс, и все остальные.

— Спасибо, — говорил растроганный Залман. — Спасибо, братья.

Леодан подумал, что ему из вежливости тоже стоило бы похвалить автора, тем более что пьеса ему действительно понравилась. Но ему помешала тощая угрюмая женщина.

— Садитесь жрать, — рявкнула она, подойдя к столу. — Похлебка давно готова. А я не собираюсь торчать тут с вами всю ночь.

* * *