Ворота были заперты. Собаки не было, но и Беи – тоже. Я уставилась на окаменевшего углежога и его пса… А потом побежала. Да, вот это был настоящий бег! Мои ноги громко стучали по тропинке для походников. Вся осторожность и тишина последних недель меня покинули. Но в какой-то момент мой разум все-таки меня догнал. Хотя вообще-то он всегда был самой быстрой частью меня. В последние недели я стала спортивнее, но не глупее! Я остановилась. Если так шуметь, я никогда не найду Бею. Она будет прятаться. Может, я уже пробежала мимо нее. Я развернулась… Не было ли там чего? Не мелькнула ли там голова?
Я постояла некоторое время.
Потом пошла обратно.
Потом снова остановилась.
Развернулась и пошла дальше в сторону города. Но теперь спокойнее. Уже не так, будто за мной кто-то гонится. Я искала главную, чтобы главной не быть.
Я прошла мимо дома кузнеца, по меже в поле и прямо к скале.
Легла на живот, подтянулась вперед к обрыву. Там было драконье молоко. Я видела его. Кварц, сказала Аннушка. А еще она сказала, что раньше люди боялись, что дракон вернется и разрушит город, потому что город основал рыцарь, убивший дракона. Такая история. Я отползла немного назад и стала смотреть на город. Множество башен, черные шиферные кровли. Зазвонили колокола, но не на церкви, а на ратуши. Я услышала голос звонаря.
Теперь я тоже как звонарь. Я просто сбежала в свою башню, и все. Почему они выбрали меня? Я вовсе не чувствовала себя польщенной – надо мной как будто посмеялись. Наверное, и сейчас смеются.
Я подумывала, не вернуться ли. Просто чтобы показать им. Чтобы показать самой себе.
Я села у края скалы и стала смотреть вниз на город… Невероятно тянет вниз. Видимо, это одна из главных задач в жизни: сопротивляться этой тяге. Сдаться – это мягкая кроватка, как-то сказала моя бабушка. Тогда я просто усмехнулась, потому что мы в тот момент сидели на бежевом чуть рябом плюшевом диване, а бабушка положила ноги на чуть рябой бархатный пуфик.
– Чего усмехаешься? – сказала она. – Я-то свои битвы уже отвоевала!
Бабушки! Их нельзя недооценивать.
Я вынула ноги из бездны, сидя, немного отъехала назад и встала только тогда, когда была уверена, что голова уже не закружится.
Потом пошла вниз, в город. Я должна была найти Бею.
На фото Бея выглядела готовой на все. Она часто прищуривала глаза, но настолько сильно – все-таки нет. Под заголовком было написано: «Что сделала эта девочка с хайлигенскими девочками? Виновата ли во всем она одна? Кто она? Загадочная седьмая».
Мне обязательно нужна была эта газета. Виновата ли она одна? Что они вообще имели в виду? И самый важный вопрос: кто она? Это меня интересовало с самого начала.
Наверняка газеты тоже можно контейнерить. Они устаревают уже через день и должны же где-то оставаться. Мне вспомнилось, что старые газеты вроде увозят. Везут куда-то. Тогда надо подождать один день. Но этого дня у меня не было. Я видела лицо Беи на странице такой газеты, о которой мой отец всегда говорил, что деревья однажды отомстят за то, что мы их для этого вырубаем.
Украсть оказалось легче, чем я думала. В том числе потому, что я – с моим-то лицом! – не могла просто зайти в магазин и сказать: «Здравствуйте, я бы хотела купить газету!»
Может, деньги на это у меня бы и нашлись, но другого лица точно не было. Ведь короткие волосы не делали меня другим человеком. Панама, может, и подходит, чтобы разгуливать по округе, но в качестве маскировки при разговоре не годится. «Шарлотта, пятнадцать лет, молчаливая» – было написано под моими фотографиями. У нас всех появились прозвища, как в девчоночьей музыкальной группе. Аннушка Красавица. Антония Маленькая. Я – конечно же, Высокая. Или Молчаливая.
А теперь, значит, еще и Рабея Загадочная. Её даже зовут не Табея.
Входить в магазин не пришлось. Я взяла газету с вращающейся стойки снаружи, сунула под куртку и быстро пошла. Туда, откуда пришла, – в лес. Дома мне были уже не нужны. Они, на мой вкус, слишком набиты людьми. Мне не хотелось под них подстраиваться. Стараться хорошо пахнуть. Использовать электричество для всего на свете: чтобы мерцать, гудеть, пищать, мигать, шуршать, жужжать.