Свора девчонок

У меня ветер гулял под ребрами, меня тянуло вниз, а мысли мотало как корабль без компаса.

Фрайгунда пела песню. Страшную. Там говорилось про то, что смерть танцует впереди. Скелет со скрипочкой. И все, бедняки и богачи, стар и млад, должны танцевать с ней, когда она приходит.

Кайтек поднял на меня свои мутные глубокие глаза. Кто бы мог подумать, что кто-то из собак умрет раньше него? Сначала Демон, потом Чероки. Вуван, может, и не умер, но это не утешало. За две недели на семерых у нас на совести три собаки.

Остальные этого еще не знали. Они все еще были уверены, что мы спасли собак. Я могла бы рассказать об этом Рике. Или Антонии. Тогда мне бы стало легче, а им – тяжелее.

Я не понимала, как Чероки попал сюда. Как мне сказали, его нашла Фрайгунда. Совсем рядом. Я не могла поверить, что он сам притащился так далеко. Значит, его должен был притащить кто-то другой.

Но кто? И зачем?

Я подумала о тех парнях. Об их листочке. И о надписи на листочке – «свора девчонок».

Бея так и не появлялась.

Опасность лесного пожара была так высока, что уже почти горело. Шумное дыхание оставшихся собак было для меня настоящей пыткой. Три из шести, думала я. Мы виноваты. А сказать не могла. Ему нужны были лекарства. Мы виноваты. Инкен. Мы во всем виноваты!

При мыслях об Инкен у меня в горле появлялся большущий комок, поднимавшийся прямо ко рту. Там он становился еще больше. Мысли, которые хотят, чтобы их подумали, и которые ты думать не хочешь, просто думаются сами собой. Вокруг твоей головы. Вне твоего мозга.

Инкен мертва. Инкен жива. Инкен нас ищет. Инкен нас находит. Что тогда? Кто-то находит Инкен. Ее тело. Что тогда? Что тогда? Что тогда?!

Нет, эти мысли у меня в голове не умещались.

Все получилось гораздо серьезнее, чем мы думали.

Исчезновение Беи задало мне очередную загадку. Все лежащие на поверхности варианты ее решения были отвратительны. Нет! Она нас не бросила. С ней ничего не случилось. Пожалуйста, пожалуйста, пусть с ней ничего не случилось! К кому я взывала? Понятия не имею.

Ее не было весь день.

– Нам нужен кто-то главный, – сказала Иветта. – Иначе мы ничего не сможем решить. Меня это бесит. Но она наверняка вернется и скажет, что без нее мы не имели права ничего решать. А если у нас будет новый лидер, мы и без нее сможем принимать решения, так?

– Да, но это будешь не ты, – сказала Рика.

– А кто же?

– Я за Аннушку.

– Я за Рику.

Мы решили проголосовать. Каждая должна была написать на бумажке два имени, чтобы не получилось так, что у всех будут разные имена и выбрать главную не получится. И чтобы главная не была выбрана всего двумя голосами, а потом все остальные будут недовольны. Мы передавали карандаш по кругу.

Я написала «Фрайгунда» и «Шарлотта» – себя только потому, что мне хотелось, чтобы у моего имени оказалась хотя бы одна палочка. А Фрайгунда, по-моему, была способна принимать хорошие решения: она была осторожна, но не слишком, осмотрительна, находчива и спокойно все обдумывала. Аннушка мне, в общем, тоже казалась подходящей кандидатурой, но выбрать можно было только двоих. Иветту я не хотела, Рика была слишком дурашлива, Антония – слишком маленькая. Примерно так, видимо, думали и остальные. Только во Фрайгунде им тоже что-то не нравилось.

Рика не могла отказать себе в удовольствии торжественно разворачивать бумажки и зачитывать имена драматическим голосом. Напряжение нарастало… Мое имя! Наверное, первой ей попалась моя бумажка. Снова мое имя…

В итоге я получила шесть голосов. Краска бросилась мне в лицо. Они что, издеваются? Или они серьезно? И… было ужасно стыдно от того, что стало очевидно: я сама за себя проголосовала. Я хватала ртом воздух и реальность. Открыть рот. Закрыть рот. Я – главная? Главная, которая краснеет?!

Все смотрели на меня дружелюбно.

– Ну, ты возьмешься? – спросила Рика. – Иначе главной станет Иветта. Но у нее всего два голоса. Это получится правительство меньшинства. Я бы тогда лучше переголосовала.

Многие закивали.

Иветта процедила:

– Выбрали, так выбрали.

Интересно, кто голосовал за нее, кроме ее самой? Чем она станет главной, лучше уж я. Я только не знала как. Если бы мне сейчас притащили пианино и сказали «играй!», я бы тоже не смогла ничего сыграть. Быть главной? Понятия не имею!

Я сказала, что мне нужно отойти. На самом деле ничего мне нужно не было.

Впрочем, я же не сказала, зачем мне нужно отойти. И, даже не успев подумать, я включила Антонию – ноги в руки…

Нет, бежать! Бег – это быстрее. И при этом больше отрываешь ноги от земли. То есть он состоит из прыжков и полета. А я просто решительно шла – стремительно в крайнем случае. Все детали расплывались в зелено-коричневые пятна. Одно пятно – слева, другое – справа. Подо мной – ритмичное шуршание.

И так до углевыжига.