Свора девчонок

Мне нравилось, как он смеется. Было здорово, что никому не нужно объяснять почему. «Он выглядит так круто!» звучало бы глупо. Казалось ужасно стыдным, что кто-то может нравиться из-за этого. Это примерно как говорить «я люблю дождь, после него все такое свежее», или «мне нравится смеяться, это так весело».

У меня было ощущение, что Бея наблюдает за тем, как я на него смотрю.

– Что? – спросила я.

– Ничо! – сказала она.

Парни выспрашивали у своего супергероя детали.

А: Откуда у него взялся костюм санитара?

Ответ: Из магазина профессиональной одежды в пассаже около ратуши.

Б: Откуда он узнал, как зовут врачей?

Ответ: Просто надо прислушаться к тому, что говорят в городке.

Он был горд. Юрек и Матео – тоже. Они хлопали его по плечу.

Бея шумно выдохнула.

– И что теперь? – спросила она. – Сегодня вечером об этом будет знать весь мир. Одна девчонка лежит в больнице, ее не выписали. Ты мог бы сделать что-то более осмысленное.

Глаза у Оле округлились.

– И это говорит девчонка, которая писала с крыши.

Тут глаза округлились у Беи. Потом прищур.

– Вообще-то это был яблочный сок из бутылки. Но тебя это не касается.

Бея покачала головой, как будто говорит это бедняжке-сумасшедшему, который пытается поджечь воду.

Она и ее крутая подруга… Да, так это должно было выглядеть. На самом деле контакта у нас не было. Больше всего меня смущало то, что она мне больше не казалась крутой. И от этого было больно.

– Бея, возьми себя в руки. Ну же, – прошептала я.

– В чем дело? Я должна быть милой только потому, что они притащили нас в эту хибару? У меня нет причин им доверять. Ты в курсе, что за такие советы можно и получить?

– Да, и если ты и дальше будешь меня бесить, я возьму эту награду сама, – сказала я.

Бея внимательно на меня посмотрела.

В детстве я как-то сказала одному рыжему ребенку, что рыжие волосы – знак того, что родители его не хотели. Ребенок заплакал, и мне пришлось извиняться. Я сказала, что знаю это от мамы, – извиняться пришлось еще и маме. А потом и мне пришлось извиняться перед мамой, потому что она ничего подобного, конечно же, не говорила.

Я приучила себя к тому, что лучше молчать. И только стала от этого отвыкать – надо же ляпнуть такое!

Вечером я спросила Юрека, нельзя ли выйти в интернет с его телефона.

– Да, конечно. – Он вытащил из глубокого кармана нагретый мобильник и протянул мне.

Матео на мгновение окаменел.

– Но только сообщения и всякое такое лучше не посылать.

Для его манеры надо бы найти какое-нибудь название. Юношеская серьезность или типа того. Он всегда исходит из того, что могут быть проблемы, и это уже оставило на его львином лице свои следы.

– Ловит лучше всего там, на иве. К тому же там красиво. Пойдем, я тебе покажу, – сказал Юрек.

Свет снаружи поголубел, деревья поблекли. Они наверняка радовались вечерней прохладе. Днем в сад бомбой падала жара. Вечером начиналась поливка. Ритмичное постукивание заикающихся круговых поливалок, шорохи шагов тех, кто ходит по саду со шлангом в руках.

Сад Ганса шел слегка под уклон. Играть в мяч на такой лужайке, даже если ее подстричь, было бы затруднительно. А вот скатываться наперегонки… Так мы и сделали – выиграл Юрек.

Внизу, у сарая, росла большая плакучая ива, на ней – деревянная платформа. Юрек полез первым.

Я – за ним. В ствол вбиты скобы, вроде узких стремян. Схватишься рукой – прохладно, поставишь ногу – скользко.

Юрек протянул мне руку. На полу верхней платформы лежала веревка, схватиться можно было и за нее, но держать за руку Юрека было куда как приятнее!

– Первый этаж, секция мелких животных, – объявил он.

Платформа была закреплена на брусках, прикрученных и прибитых к дереву. На брусках лежали толстые доски, которые не прогибались даже под нашими двумя парами ног. Мы стояли очень близко друг к другу, и у меня сразу закружилась голова.

На платформе была маленькая ржавая скамейка, которая когда-то, видимо, украшала чей-то сад. Потом ее забраковали и подняли сюда под крики «левее, правее, выше, выше».

– Ах да, интернет, – спохватился Юрек и продиктовал мне цифры пароля.

Я села на скамейку. Он лег на доски – ладони на животе, локти торчат, как ручки. И тут Юрек начал свистеть. Это был умелый и печальный свист. Я изо всех сил старалась не смотреть, как он вытягивает губы.

Выйти в интернет после стольких дней – как почистить зубы над раковиной. Или вымыться чистой мочалкой, которая не пахнет лесом и псиной. Вот она, самая большая, самая глупая и самая умная библиотека в мире, магазин порнухи и шмоток, вселенная показушников и зависимых. И, пока я шаталась между фактами и фейками, никто меня не узнавал. Не нужно было прятаться, стараться не шуметь, стучать условленным образом. В общем-то, это и есть свобода. В интернете можно хоть каждый день пи́сать с крыши. Странно, но в лесу мне его не хватало очень редко.

С другой стороны, раньше ведь и лес мне был не нужен. Но тогда я еще не знала, что лес – как бы это сформулировать, чтобы звучало не очень тупо? – что лес будет значить для меня так много. Так что раньше я и не могла по нему скучать. Я его совсем не знала. Раньше…