Свора

Они вышли на стадион, где доктор битый час пытался взять свежие замеры. И если с прыжками или подтягиванием все получилось с первого раза, то считать отжимания можно было сутки напролет. Герман вставал весь в поту, но прежде чем Марк подносил карандаш к блокноту, падал в упор лежа и делал минимум двести повторений. Устав тратить драгоценное время, доктор оставил пометку в виде уложенной набок восьмерки и протянул динамометр, который подопытный сразу сломал, выдавив стекло и расплющив шкалу.

Бег пришлось отложить на потом – отсчитывать круги до утра никто не собирался. Закончив с упражнениями, Фельде вручил подопечному граненый пудовый лом и подвесил к «девятке» футбольных ворот канат.

– Это, – он качнул потертую, местами измочаленную веревку, – шея утки. Твоя главная цель. Приступай, в полночь я вернусь.

– Не понял. – Грид оперся на чугунный прут. – Просто дубасить канат – и все?

– Не просто. – Спутник сунул блокнот под мышку и поправил очки. – А старательно и с умом. Если ты завтра погибнешь, значит, и твои друзья умерли ни за что.

– Умерли? – Лом невесомой хворостиной взмыл над травой и ткнул в сторону врача. – Их убили. Вы.

– Когда все закончится, – доктор без страха шагнул вперед, едва не ткнувшись лбом в острый скос, – мы обсудим это с глазу на глаз. Вдали от Технолога. Без охраны. Только ты и я. Как тебе такая идея?

– Жду не дождусь. – Улыбка Германа превратилась в волчий оскал.

– Взаимно. Не хочешь оттягивать момент – работай.

Парень крутанул прут запястьем и закинул на плечо. Теперь для него что лом, что меч – та же бита, а битой он наловчился махать, как никто другой.

Канат качался под ударами, подпрыгивал, извивался змеей, наматывался на лом, но ни одна ворсинка не выпала из хитрого сплетения тысяч нитей. В замысловатой полугипнотической пляске Герман видел свою жизнь – как ни старайся, что ни делай – все до фонаря, а если понадобится – и свяжет, и петлю на шее затянет: маши прутом, не маши – итог один. Себя же пленник подсознательно отождествлял с незамысловатым оружием, которое получает капельку свободы лишь в чужих руках.

Грид опустил чугунную палку и нахмурился. До эксперимента он любил как следует напрячься, чтобы отогнать дурные мысли – в измотанное тело и гудящую голову всякая чушь лезть не любит. Но теперь мышцы работали сами по себе, а мозг размышлял о разной бесполезной ерунде – например, сравнивал жизнь с канатом. И вдобавок поспевал обрабатывать все, что исправно передавали нос и уши – о происходящем на стадионе и за пределами бурого овала.

Нечеловеческие нагрузки ровным счетом ничего не меняли, и грядущий отдых страшил пленника сильнее завтрашней схватки с чудищем. Ведь ночью, в тесной каморке никто и ничто не сможет защитить от тяжких дум, что набросятся со всех сторон, стоит только закрыть глаза. Семья, друзья, месть, побег, Вожак, доктор, былое и будущее… тут и яда не надо – сам полезешь на стену, воя и ломая ногти.

Или же научишься жить с распаленным рассудком так же, как и с невиданной силой – двум исходам не бывать.

От кутерьмы на чердаке отвлекли нарастающие детские голоса. Вскоре на лестнице показалась колонна мелюзги в спортивных костюмах под предводительством худой кучерявой женщины средних лет. На тонкой шее висел свисток, в руке болталась авоська с футбольными мячами, но спускаться на поле юные физкультурники не спешили.

Наставница подняла ладонь, и колонна замерла, тихо галдя. На окрик подошел Кадавр, и женщина спросила – как она думала, шепотом, но Герман без малейших искажений расслышал каждое слово:

– Он тут надолго?

Медик пожал плечами.

– Вроде, до полуночи.

– Можете увести его куда-нибудь? У нас занятия по расписанию.

– Но Фельде велел…

– И что теперь? – зашипели в ответ. – Я к этому выродку детей и на шаг не подпущу!

Лом с грохотом покатился по беговой дорожке. Грид, не обращая внимания на возгласы и вскинутые стволы, зашагал прямиком к ступеням. Проходя мимо притихшей детворы, с прищуром взглянул на незнакомку и улыбнулся, не сказав ни слова. О чем вообще говорить с теми, для кого одни – превыше всего, а другие – не ценнее промокшей махорки.

* * *

Утро началось с укола и пресной каши, но пленник умял целую кастрюлю варева и все равно лишь приглушил зверский голод.

Доктор в «цифре», с брезентовым рюкзаком, ТТ на бедре и ножом за поясом уже не выглядел кабинетным задохликом, вместе с одеждой словно сменив и взгляд – настороженный, пристальный, подмечающий самые незначительные детали. Взгляд человека, для которого полный опасностей и смерти мир – второй дом. Взгляд охотника, бойца. Встреться Герман с ним впервые – и никогда бы не догадался, что перед ним видный ученый и талантливый врач, а не выросший на руинах матерый добытчик.

Путь предстоял неблизкий, а время поджимало, поэтому с согласия Ректора отряду выделили электромобиль – буханку в серо-черных кляксах, тесную из-за нового мотора и блоков аккумуляторов. Ни орудийных башенок, ни брони, ни завалящего отвала, только рабица на окнах, способная защитить в лучшем случае от стаи воронья – все для экономии энергии и ресурса движка.