Свой — чужой

— Перебор, Юрий Петрович! Так не бывает. Менты так не работают, им на такое дерзости и отвязанности не хватает, они инструкциями и моральным обликом до сих пор по рукам и ногам связаны… Еще немного — и ты дойдешь до того, что и сам расстрел в лифте был организован как акция прикрытия… Так не бывает…

— Не бывает, — согласился Ермилов. — Ты из меня параноика-то не делай, не надо… И насчет ментов — в принципе, с оговорками — согласен. Нетипично было бы такое для них. Но, как сказала одна приличная дама, задирая на себе юбку в матросском кубрике, — все когда-нибудь бывает в первый раз… И кто сказал, что после того расстрела Штука мог только ментов заинтересовать — как выживший и тем приблизившийся?.. Тем, кто расстрел организовал, наверняка информация тоже, какая требуется, правильная поступила. И они могли вокруг Штукина засуетиться — втемную… По крайней мере я бы, может быть, именно так и поступил бы… Такая мысль тебе в голову не приходила?

Александр Сергеевич не ответил. Он смотрел на Ермилова и думал, что он похож на Змея Горыныча и своим каркающе-хриплым голосом, и подвижным кадыком, и резко очерченными скулами, обтянутыми землистой кожей.

Юнгеров был начитан, но не системно, историю знал достаточно поверхностно, а иначе бы давно смог опознать Ермилова как известнейшего извечного персонажа при Хозяине. Такие Ермиловы становятся Сеянами при Тибериях и Малютами при Грозных. В народном сознании одни в этих тандемах олицетворяют власть, а вторые — ужас этой власти. Потому что Сталин — это цель, а Берия — лишь средство. Ермиловы — они не товарищи, не слуги и не работники даже. Они — оборотная сторона монеты, что-то вроде стивенсоновского мистера Хайда.

Юнгеров очень часто бывал не согласен с Ермиловым. Но не умел с ним спорить, не мог убедительно возражать, а потому, как правило, — подчинялся. В такие мгновения Юрий Петрович становился комендантом его души. Нет, конечно, бывали и взбрыки, но они, как ни странно, происходили после того, как Александру Сергеевичу заползали в голову неприятные мысли о том, что некоторые решения ему очень выгодно принимать Ермиловым… А такие не слишком благородные мысли возникали не так уж и редко…

Другое дело — Юнгеров понимал и то, что Юрий Петрович был проверен тысячекратно и отличался безукоризненностью в технике выполнения любой операции. И он не набивался в друзья; хотя любил хозяина, но умел оставаться независимым в своей любви. Он обладал бесценными знаниями и навыками и при этом умел зарабатывать на них деньги — а такое встречается редко.

Александр Сергеевич подпер щеку рукой и спросил — вроде бы самого себя, но на самом деле, конечно, Ермилова:

— Все эти разговоры о внедрении к нам… И тот расстрел лифте… от одного корня идет?

— Скорее да, чем нет, — тут же ответил Юрий Петрович.

Юнгеров кивнул:

— А если «да», то этот корень?.. Кто? Не государство же? Не «эскадроны смерти» или «Белая стрела»[125]?

Ермилов ухмыльнулся:

— Ты знаешь, я люблю факты, а не аналитику. Фактов у нас настолько мало, что можно считать, будто их и нет вовсе. По расстрелу — ноль, по внедрению — ноль. Знаем только, что одно — точно было, второе — скорее всего будет. А может быть, тоже было, но мы не заметили. Все. Фактов нет — дальше начинается аналитика. Она бывает простая, а бывает очень сложная. Я — всегда за простоту. В чудеса разные, в сложные схемы я не верю. А если без чудес, то есть только одна фигура, которая хочет и может организовывать такие подлянки. Это — Гамерник. Все. Других могу обсуждать часами, но все это — вода.

Юнгеров закусил нижнюю губу, тяжело встал и перекатился с пяток на носки, держа руки в карманах:

— Значит, Гамерник?

Юрий Петрович покачал головой:

— Я не знаю, он или не он. Фактов нет. Но я очень удивлюсь, если когда-нибудь мы точно узнаем, что это — точно не он. Я уже говорил, что в чудеса не верю. Мир устроен просто.

Александр Сергеевич машинально кивнул. Он знал, что Ермилов не верит в чудеса, — он и не мог в них верить, не имея воображения и обладая психикой булыжника. Юрий Петрович не верил в сверхъестественные силы, но верил в гонорар. Поэтому он не умел предчувствовать будущее, но знал, как его можно просчитывать…

Разговор с «начальником контрразведки» не принес Александру Сергеевичу успокоения, а, наоборот, разбередил душу еще больше. Ночью, ворочаясь без сна, Юнгеров встал, достал с нижней полки «Учебник тактики» Драгомирова издания 1881 года, раскрыл его наугад и прочел: «Атака. Чтобы счастливо исполнить это боевое назначение на какой бы то местности ни было, прежде всего нужно иметь в голове и сердце непоколебимую решимость довести его до конца и без оглядки назад». Юнгеров захлопнул учебник и вздохнул:

— Эх, знать бы цель… Остальное имеем.

Он погасил свет и, пытаясь заснуть, начал вспоминать прошлое. Александр Сергеевич после разговора с Ермиловым специально гнал от себя мысли о Гамернике — не хотел погружаться в неприятные эмоции, не подкрепленные действительно никакими фактами. Но ночью он все же не убежал от этих мыслей и начал вспоминать…