Свои

Больше всего нравилось Поле, как сочетались интересы и жизнь у бабушки. Понадобился вдове Герасимовой человек со школой помочь, — Зинаида Ивановна учительницей стала, да еще и в попечительский совет вошла. Чтобы сыну помогать, жизнь в Белой и в школе лучше устроить, фельдшерскую школу закончила. В сложную для Широких минуту вполне успешно мануфактурой занялась. И уже при Советах, при всей революционной безработице, санитаркой работала. И, по словам доктора Яблонского, даже врачи у нее иногда совета спрашивали, ее мнением интересовались. Увы! в себе Поля ни такой силы, ни такой многогранности не чувствовала.

Пойти туда, где не нужно было особых знаний, например, делопроизводителем или библиотекарем в «книжный трамвай», — слишком неуверенная, неверная это работа в такие-то времена, когда только «пролетарий» человеком считается.

А ничего не делать, как Машенька, — та и школу бросила, и работать не работала, замуж собиралась удачно выйти, — Поля тоже не хотела. Не такой она была красавицей, да и сидеть без дела — скучное это занятие.

* * *

В 1929-ом, в год «великого перелома»[65], Поля поступила в ФЗУ. Решение, при всей его неожиданности, вполне в духе времени.

Всего два года проучился, — и рабочая профессия в руках. А Поле и вовсе год учиться предстояло: хорошее школьное образование и требование времени помогли. И пусть занятия проходили по сокращенной, но не облегченной программе, по три-четыре урока за один, но вся страна спешила выполнить досрочно, свыше нормы, сверх ожидаемого…

«Пятилетку — в четыре года!»[66] — призывал Вождь. «Эн тео!»[67] — отвечал народ, ища не разнеженности и благополучия, а трудов, непосильных для человека, и побеждал время и нищету, разобщенность и разруху.

И нет, не революционеры прошлого с их отвлеченными мечтами, а эти люди, все жизни, все судьбы которых были искалечены революцией и войнами, нэповским разгулом и бесконечными чистками, преследованиями и подозрениями, — эти люди не просто поднимали страну из руин, они поднимали новую, могучую, великую державу.

Порядок объединял бравурными маршами и парадами, страхом и голодом, восхвалением новых героев и презрением к прежним, — но все-таки объединял.

Эта была победа над хаосом, победа жестокая и жесткая, но кто знает, могла ли она быть иной. Да, она обрекала невинных на смерть и голод; «перевоспитывала» душевно беспокойных годами лагерей; заставляла метаться от страха к страху, переопределяла крестьян в рабочих, перекраивала саму землю… Сколько ее, благословенной, под воду ушло! Вон, где Белая была — водохранилище устроили. А сколько по всей России таких «Белых»! Но кто не мечтал, чтобы улицы по вечерам освещались ярко как днем, а по рельсам мчались звонкие, неутомимые трамваи? А главное, чтобы еды, наконец, было вдоволь, чтобы тиф да холера навсегда ушли в прошлое, чтобы не нужно было волноваться за будущее детей. Кто не мечтал, чтобы пришла поскорее та самая светлая жизнь, ради которой были все эти усилия! Так, по крайней мере, объясняли газеты, призывая опережать и перевыполнять… И ради этого, ради новой счастливой жизни, уже закончив ФЗУ, Поля каждое утро шла на завод с пышным революционным названием, предъявляла на проходной пропуск и направлялась в химическую лабораторию.

По началу даже дойти до нужного корпуса казалось непросто, — все двигалось, громыхало, ехало, ревело. Чуть зазеваешься, — накричат, толкнут, посмеются: «Не спи, не спи, девушка. Тут пекло, тут металл плавят, это тебе не бумажки…».

«Причем здесь бумажки?» — удивлялась Поля. В лаборатории больше с колбами, спиртовками, микроскопами возиться приходилось, а иногда и в доменный цех сбегать случалось, пробу чугуна на анализ взять.

И все-таки бумажки… Вспоминалось ей почему-то, как она фигурки разные из бумаги складывала, когда только в Саратов приехали, и она учиться отказывалась. А потом ничего, навострилась. «Вот и с заводом все сложится, просто время нужно, терпение», — уговаривала себя Поля.

А скоро и сама знала, чутьем угадывала, где и как удобнее пройти, знала, что кричат не на нее, а по привычке перекрикивать шум, знала, что там, в лаборатории, ее ждет неизменное «доброе утро, Полина Васильевна». Так, в шутку, приветствовали ее бывшие ликбезовские ученики, так вскоре приветствовали и другие заводчане.

Поля, по началу конфузилась: ну какая из нее Полина Васильевна? Полтора метра ростом, и по возрасту… некоторые ее сверстницы еще в школе учатся. Но со временем примирилась и даже благодарна была, рассудив, что «Полина Васильевна» звучит лучше, чем «товарищ Поля» или «Васильна». Тем более что прошлое учителя действительно давало себя знать. Для рабочих и без ликбеза много разных школ, курсов, форм обучения предполагалось. Но учили везде по-разному, а времени как следует во все вникнуть не хватало. Вот и подходили к ней заводчане выяснить, спросить, посоветоваться, подходили в обед, после работы, и когда минутка свободная выпадет.