«Для того, чтобы жить в Москве, надо стать глубоководной рыбой» – такие слова Владимира Вениаминовича передал мне как-то аспирант Мотрошиловой, готовивший очередную программу какой-то конференции. Увидев в ней фамилию Бибихина, он поинтересовался: в самом ли деле Владимир Вениаминович собирается на эту конференцию? Бибихин ответил, что конечно же нет, ни в коем случае. «Если вы встретите упоминание обо мне в этой или любой другой программе, знайте – меня там точно не будет». Как же тогда можно прожить в Москве, будучи публичной фигурой и при этом предельно избегая публичности? Вот на этот вопрос Владимир Вениаминович и ответил фразой про глубоководную рыбу.
Среди множества важных вещей, которые можно было бы сказать о Владимире Вениаминовиче, почему-то именно этот краткий диалог обращает на себя моё внимание. В этом высказывании о рыбе нет никакой позы, это не попытка заработать себе лишнюю копейку в копилку символического капитала – это та предельная и принятая на себя решимость, своего рода практика себя. Нет здесь, как можно было бы подумать, и какого-либо предпочтения одного сообщества другому (кроме разве что сообщества друзей, но друзья редко собираются на официальные конференции). На что же здесь можно положиться?
Среди немногих повторяющихся лейтмотивов Владимира Вениаминовича (будучи предельно щедрым, он не экономил мысль и никогда не уподоблялся академическому скупцу, перетаскивающему одну или две мысли из работы в работу) в этой связи обращает на себя внимание один: существенное и важное могут и так, без того, чтобы быть. В этом изящном «и так, без того, чтобы быть» скрыта надёжность, которой может позавидовать любое бытующее. Словно вступая в диалог с Анаксимандром, у которого всё родившееся обречено погибнуть, выплачивая налог на существование, Владимир Вениаминович открывает образом мысли (не надо добавлять – жизни, поскольку одна стоит другой, одна другою держится) область, где важное выстаивает, избегая подобной выплаты. В дарящем мире детских огонёчков и огоньков, где любое расписание подвешено в пустоте и держится лишь на ускоряющейся и усугубляющейся условности собственного существования, открывается топика, настоящий лес, по которому ходить рискованно, фактически невозможно. Но только там и интересно, там – непрестанное внимание, которым мир мыслит нас. Глубоководная рыба живёт и так, без того, чтобы бросаться в глаза публике, даже если последняя чрезвычайно жаждет её изловить.
Михаил БогатовЛожь как лицо правды192