Свое время

Это не ошибка. Сознательная провокация — мне любопытно, какова будет реакция на столь дикий с их точки зрения вопрос. Теперь я могу рассмотреть все эти легионы очков как следует: дешевый пластик, кичевый дизайн, барахло… и ни пары одинаковых.

Она улыбается еще ослепительнее:

— Когда они больше не будут вам нужны, оставьте в ближайшем дом-одежде или отдайте кому-нибудь. Добро пожаловать в Мир-коммуну!

Так я и думал. Витрина. Подстава при входе.

Топтаться и дальше у стенда было бы странно. Устремляюсь прогулочным шагом по улице — в произвольном направлении. На ходу вынимаю мобильный. Просто посмотреть. Давно не держал в руках настолько примитивной электроники: кроме собственно звонков и списка контактов — никаких функций; и маячок, естественно. Забиваю в память номер Игара и отключаю трубу. Звонить ему прямо сейчас в мои планы не входит. Любопытно для начала осмо­треться.

Кажется, я начинаю транжирить время. И нахожу в этом вкус!.. Даже смешно.

Иду по улице с видом ревизора, или нет, лучше помещика, вернувшегося из дальних странствий в свои владения: ну-с, как вы тут хозяйствовали без меня? Наградить, наказать, выгнать, вычесть из жалования?.. Нет, я не настолько стар, чтобы всерьез оперировать подобными категориями; так, рисовка, игра на единственную публику, представляющую для меня интерес — на самого себя. И немного на воображаемого Женьку Крамера, как всегда.

Первое, что бросается в глаза: а у него тут чистенько. Всегда он был педантом и чистюлей, наш Эжен, вечно начищенные до блеска ботинки, вечно освежители воздуха и стерильные руки, регулярно протираемые салфетками. Я тоже поклонник чистоты, но у меня, как и у любого другого, есть для этого личное пространство. Ему же пришлось решать задачу на уровне пространства априори всеобщего, хаотичного, неструктурированного, создавать с нуля аналог наших внешних эквокоммунальных служб; ну что ж, респект. Хотя на самом деле ничего особенного, эффект достигается на контрасте с нашим же стереотипом: плебс-квартал — мрачное, запущенное и грязное место. Стереотипы пора отбросить. Это Мир-коммуна. Кажется, мне начинает даже нравиться название.

Любопытно, как оно у него устроено с уборкой. А заодно и прочие социальные службы: медицина, образование, например?.. или охрана правопорядка? Перестань, какое там «у него». Эжен Крамер давно мертв. Против него сыграло то, от чего он отказался добровольно и фатально, — время.

На углу пасется стайка подростков, все они кислотно-яркие и ни на кого, в том числе и друг на друга, не похожие — как и те, которых я видел в сети: несходство настолько явственно, что парадоксальным образом позволяет проводить параллели. Болтают, жестикулируют; замечают меня и двигаются навстречу, похожие на стайку разноцветных рыбок с кораллового рифа, по мере приближения рассыпаются, словно собираясь окружить. Наблюдаю за ними с любопытством исследователя, примечая то оранжево-синий рисунок поперек брови, то серебристое кольцо в нижней губе, то сверкающие камешки по краю ногтей. Внешние, декоративные проявления индивидуальности, которую тут, опять же вопреки нашим стереотипам, культивируют изо всех сил — видимо, в компенсацию отказа от частной собственности. Любопытно было бы пообщаться с этими ребятками, перекинуться хотя бы парой слов, оценить лексику и фразеологию; но, не дойдя до точки нашего пересечения буквально нескольких метров, вся стайка вдруг сворачивает в сторону, скрываясь в одном из домов.

Заворачиваю тоже. Поднимаюсь по ступенькам (ступеньки!.. давно позабытое ощущение периодического усилия в мышцах ног: ничего, еще могу, еще побеждаю, моложавый старик Эбенизер Сун), с усилием же толкаю механическую, без намека на электронику, дверь и вхожу. Ага.

Здесь они принимают пищу. Вернее, эвфемизмы тут не­уместны, попросту едят. А еще точнее, было в дни моей и Женькиной молодости такое словцо на грани приличия — жрут.

За длинным столом, заставленным самой дешевой и химической — чесночная эссенция и глутамат натрия так и бьют в нос, вызывая мощное слюноотделение, — да-да, весьма аппетитной жратвой сидит масса народу, самого пестрого, разительно несхожего между собой и одинаково голодного. Честное слово, пробирает ностальгия: культура застолья утрачена у нас безвозвратно, и не сказать, чтобы за всю свою жизнь в личном пространстве и хроносе я хоть раз пожалел о ней — но что-то же в этом было, в длинных ломящихся столах, в шумной компании, в общности удовлетворения самого древнего из инстинктов — здорового насыщения. Сглатываю. Ищу, где бы присесть.

— Тут свободно, — подмигивает белобородый старик, мой ровесник, если можно так условно выразиться. Похлопывает ладонью по сидению рядом с собой, как будто проверяет, не устроился ли там случайно кто-нибудь невидимый. Киваю, благодаря за приглашение, сажусь.