Свод небес

Номер ее, состоявший из небольшой прихожей, маленькой, но уютной гостиной, спальни, ванной комнаты и, конечно, просторного балкона, находился на четвертом этаже особняка. Номер был просто обставлен: несмотря на этно-стиль, в котором был выполнен весь пансионат, номер не был перегружен пестротой узоров и яркостью цветов. Напротив, мягкие узорчатые ковры на паркетном полу, разноцветные крапчатые подушки на диване и плетеных креслах, пышные шторы, напоминавшие свод шатра, и свежие цветы в вазе, стоявшей на квадратном деревянном столике у самого окна в гостиной, создавали атмосферу уюта и какой-то особенной душевности, совершенно лишенной всякой строгости и холодности. На стенах в гостиной висело несколько войлочных картин с изображениями различных сцен из мифов. Оранжевый свет заходящего солнца окрашивал номер в персиковые тона, отчего он казался еще более уютным. А из широкого раскрытого окна, с самых гор, что неоглядными долинами и необозримыми вершинами протянулись до самого горизонта, дул теплый душистый ветер, пахнувший цветами и этим самым необъятным простором.

Поблагодарив белл-боя, Марфа закрыла за ним дверь, сняла с головы широкополую шляпку и, положив ее на невысокий комод у двери, глубоко вздохнула. Глядя на желтые дорожки лучей заходящего солнца, стелившиеся по пестрым коврам на полу, на плетеные кресла, цветы, на сами горы, что виднелись в раскрытое окно, на зеркальную гладь озера, что слезой блестело в сомкнутых ладонях склонов, Марфе казалось, что впереди у нее не несколько недель умиротворенной, гармоничной тишины, которой никогда не было в ее невысказанной, безмолвной жизни, а целая жизнь, новая и многословно-безгласная.

Стояли теплые, ясные дни. Днем температура воздуха достигала двадцати шести градусов тепла, однако жара не была томительной и душной, – в горах ощущалось настоящее знойное лето, наполненное ароматами разнотравья и свежестью горных вершин.

Особенно хорошо было в тени сосновой рощи, что зеленела чуть в стороне от пансионата, на пологом склоне холма. Здесь расползались среди высоких сосен пестрые, укрытые мозаикой солнечных лучей аллеи, на которых стояли скамейки, где приятно было провести послеобеденный час.

Но не только безмятежность дней привлекала сюда туристов, не только манящий вид гор и озер, открывающийся взору из раскрытых окон, и мерное звучание казахских мотивов по вечерам в сопровождении душистых вин и ароматного бешбармака, но и возможность окунуться в саму колыбель нетронутой природы, только выбрав тот или иной вид экскурсии или похода, которые предлагались здесь в большом количестве и разнообразии.

Первые три дня своего пребывания в пансионате Марфа провела на его большой территории, изредка покидая ее пределы верхом на черногривом скакуне. В сопровождении наездника, восседавшего на серой алтайской лошади, Марфа выезжала в степь, где конь, чувствуя свободу, подстрекаемый призывами наездницы, галопом рассекал летящие навстречу потоки ветра.

Однажды, после одного такого выезда, во время обеда, который проходил на открытой веранде ресторана, расположенного на первом этаже особняка, к Марфе, в одиночестве сидевшей за круглым, укрытым белоснежной скатертью столиком и отпивавшей из широкой чашки чай с талканом, подошел невысокий, коренастый мужчина, с черными глазами и совершенно седыми короткими волосами, венчавшими его смуглый, упрямый, испещренный частыми морщинами лоб, и представился Марфе как Бектуров Елен, старый друг Ильи Дмитриевича Катрича, отца Филиппа, и владелец этого «арагонита¹ в жемчужине края», как сам он назвал свой пансионат.

Бектуров любезно спросил у Марфы, нравится ли ей в «Яшме» и нет ли у нее каких-либо пожеланий, на что Марфа, по своему обыкновению, уважительно и ласково улыбнулась ему и сказала, что ей очень нравится здесь и что в пансионате есть все, чего только может желать человек, задавшийся целью отдохнуть от суеты и беспокойства города. Она выразила свое восхищение красотой местных пейзажей, гармоничным сочетанием диковинности края и уклада жизни в пансионате, а также рассказала о своих выездах верхом, со сдержанной живостью описав чудесность степей и вершин, венчавших горизонт.

– Как поживает Илья Дмитриевич? – осведомился Бектуров, отодвигая стул. – Позволите? – Он опустился на светлую седушку и вопросительно посмотрел своими черными глазами на Марфу. – Мы давно не виделись с ним. – Бектуров задумчиво сузил глаза. – Последний раз – году эдак в девяносто седьмом. Тогда он уже работал техническим директором… Как же его… «Шахтстройпром» – так, кажется. – Бектуров откашлялся. – Да-а… – протянул он. – Давно это было…