Свободный полет. Беседы и эссе

— Я не бунтовал, наоборот, я терял интерес. Когда тебе долго не дают ролей… Мне в первый месяц работы дали Золотого божка станцевать в «Баядерке».

— Это ведь труднейшая партия.

— Всё прошло успешно, и после этого шесть месяцев вообще ничего, даже с палочкой не выходил. Вот такие традиции, так воспитывают. В результате я почти перестал появляться в театре. Сидел дома, телевизор смотрел, на тусовки ходил, не знал, что мне делать. Директор, даже если он в тебе заинтересован, не будет за тобой следить или что-то подсказывать. Педагоги все англичане, они своих тянут. Довольно сложно мне тогда было. Пока мне опять не дали хорошую роль — я станцевал па-де-труа в «Спящей красавице». Это как-то меня подстегнуло, подняло самооценку.

— Но ведь уже через год работы в театре ты стал солистом.

— Когда меня сделали солистом, я очень удивился: за что?! Я ничего такого гениального не сделал. Но, я думаю, там видели мой потенциал. Поэтому в первый год они меня особенно и не задействовали. Не было смысла разучивать со мной небольшие роли, шить на меня костюмы, если через год я все равно уже не буду это танцевать.

— Премьером английского Королевского балета ты тоже стал очень рано.

— Да, в 19 лет. При нынешнем директоре такого вообще не случалось. Да и в истории Королевского балета не было примера, чтобы кто-то получил этот титул в таком возрасте. Второй год уже был очень перспективным. Мне дали главную партию в «Баядерке». Критики были в восторге. С этого момента у меня не было простоев. Началась упорная работа. Поначалу было очень интересно, пока ты еще не премьер, когда есть к чему стремиться, за что сражаться. И вот в какой-то момент директор меня вызывает и говорит: «Делаем тебя премьером». Буднично так, никакого праздника, ничего.

— После этого в твоей жизни всё изменилось?

— Ты переходишь на другой этаж и получаешь место в раздевалке премьеров. Теперь с тобой в комнате только два человека… Но тут другая крайность. Раньше, если ты, например, опоздал, всегда кто-то тебе выговаривал или жаловался на тебя. А когда ты премьер, делай что хочешь, никто не имеет права тебе даже слова сказать. Мне это понравилось: никто тебе нервы не портит, спокойно работаешь.

— В театре всё складывалось идеально: ты танцевал все главные партии, пресса писала о тебе в самых восторженных тонах. И что же случилось, почему в двадцать один год ты решил уйти из театра?

— Действительно, всё было очень стабильно. На меня даже поставили балет, что тоже редкость. Но кое-что мне не нравилось. Не нравилось, что не дают свободы самовыражения, заставляют исполнять всё в точности так, как хотел хореограф, даже если этого хореографа уже сто лет нет в живых. А мне хотелось каких-то новых достижений, хотелось свободного творчества. И я стал подумывать о переезде в Нью-Йорк, в Американский театр балета (American Ballet Theatre (ABT). — Прим.), куда меня в течение пяти лет постоянно звали. К тому же я поругался со своей девушкой, тоже балериной, с которой мы три года были вместе. Теперь ничто не держало меня в Лондоне. И еще. Я видел, как в Лондонском театре обращаются с танцовщиками, которые заканчивают карьеру. Например, очень талантливого Ирека Мухамедова, как только у него начался спад, просто выгнали из театра, не оставили даже педагогом. Ему пришлось уехать, искать что-то новое. В этом театре о людях не думают совсем.

— Ты вспомнил Ирека Мухамедова, в прошлом, кстати, премьера Большого театра. Но ведь тебе самому до завершения карьеры еще было так далеко!

— Когда у моего друга Вани Путрова начался конфликт в театре, ему было всего двадцать девять лет. Там такая английская мафия! Очень сложно работать иностранцам, особенно русским, у которых большой потенциал и есть свое видение. Если бы я там остался, у меня было бы всё то же самое. Я бы не развивался. У меня не было времени ни в фильмах сниматься, ни в мюзиклах участвовать, ни в шоу.

— А тебя приглашали в шоу?

— Нет, не приглашали. А я хотел. Мечтал. Мне казалось, стать премьером балета — это как стать голливудской звездой или звездой футбола. Но это оказалось не так. Какого-то внутреннего подъема я не почувствовал.

— Как долго в тебе зрело желание оставить Королевский балет?