Свободный полет. Беседы и эссе

— И.: Несколько моих постановок — в репертуаре Михайловского театра, где я сейчас служу. 31 декабря на сцене Эрмитажного театра будет премьера моего двухактного балета «Рождественская история» по мотивам повести Диккенса «Рождественская песнь», я сам танцую героя по имени Скрудж.

— У Диккенса это очень любопытный персонаж: негодяй, эгоист, который в финале из скупердяя превращается в щедрого человека. Настоящая рождественская история.

— М.: А у меня 25 декабря предпраздничная премьера: я впервые станцую Машу в легендарном балете Юрия Николаевича Григоровича «Щелкунчик».

— Две такие шикарные премьеры — это лучший подарок к Новому году! А как насчет самого праздника? Если Иван танцует 31 декабря в Питере, значит, Новый год вы будете встречать врозь?

— И.: Я специально назначил свою премьеру на шестнадцать часов, чтобы потом успеть на самолет в Москву. Так что Новый год мы обязательно встретим вместе!

Филипп Авдеев Спасательный крюк

Мне нравится то, что делает в профессии актер Филипп АВДЕЕВ, а я слежу за его творческой судьбой с момента возникновения «Гоголь-центра».

Филипп — один из тех одаренных учеников Кирилла Серебренникова, кто составил костяк нового, по сути, театра. Шесть лет назад я снимал Авдеева в передаче «Кто там…», восхищенный его игрой в спектакле «Митина любовь» по рассказу Ивана Бунина.

Тогда, в передаче, очень точные слова о своем актере сказал Кирилл Серебренников: «Филипп — человек с принудительным обаянием, — ты можешь растаять, когда видишь его. Но меня обмануть трудно, и я чувствую, как он серьезно развивается вглубь».

За эти несколько лет Авдеев определенно вырос, сделал прорыв в театральной карьере. А кинематограф, как признается актер, он пока изучает, ведь кинопроцесс устроен совсем по другим законам. С этой темы мы начали наш разговор на сочинском «Кинотавре».

— Ну что, привет, дорогой.

— Привет.

— На «Кинотавре» в конкурсной программе — фильм с твоим участием «Выше неба», ты играешь такого немножко инфантильного юношу. Тебе сейчас сколько лет?

— Двадцать семь.

— Двадцать семь. А кинорежиссеры продолжают видеть тебя милым юношей с каким-то надломом и внутренней драмой. Наверное, самому уже скучно всё это играть?

— Видимо, я хорошо сохранился, раз до сих пор видят. (Улыбается.) Ну, это вообще такая тема, над которой я думаю в течение последнего года. Тут ведь есть много спектров. Во-первых, у нас в кино кастинг-директора, продюсеры, режиссеры в основном все-таки пользуются тем амплуа, которое…

— …уже проверено.

— Да. Они знают, что человек точно сможет работать на тот результат, который нужен фильму. Так что в каком-то смысле русские актеры — заложники этой ситуации: у меня голубые глаза, и есть такое стойкое ощущение, что я, мол, такой романтический и инфантильный человек. Может быть, это так и есть, — я не могу точно сказать, что знаю себя вдоль и поперек. Но все-таки я разный: в какой-то период жизни я такой, а в другой период — совсем иной. Кто-то это замечает, а кто-то смотрит через призму своего восприятия. Мне повезло, что в кино были опыты работы с разными режиссерами и в каких-то работах удавалось найти в себе что-то новое и нетипичное. В общем, я пока исследую русский кинематограф и для себя решил, что фильм «Выше неба» — для меня это такое прощание с юностью. Просто уже, конечно, хочется пробовать себя в другом ключе и больше экспериментировать.